Во времена скепсиса слывёшь просвещённым, если отрицаешь чудесное, и суеверным, если его признаёшь. В такие времена людское тщеславие добивается того, чтобы чудесное находило себе лишь тех свидетелей, которые держат его под спудом, из-за того что у них не хвататет мужества сделаться предметом насмешек в глазах той общественной глупости, каковая эвфемистически называет себя «общественным мнением». Но вот скептикам уже и самая редкость чудесных явлений начинает казаться подозрительною, даже ими самими искусственно созданная, лишь оптически наличествующая редкость. Сначала они понуждают чудесное спрятаться, а после заявляют, что ничего не видно и смотреть, собственно, не на что.

Близятся сроки, когда школьная премудрость вынуждена будет сложить оружие. Уже повсюду в Европе возникают общества, ставящие своей задачей изучение оккультизма, хотя и не все они доросли ещё до уровня своей задачи: некоторые опасным образом склоняются к суеверной форме спиритизма, [48] другие же, напротив, как например «Общество психических исследований», замыкаются на одном гипнотизме, что означает перепутать дверь в комнату с самим зданием, [49] и впридачу к тому обосновывают свои исследования медицински, т. е. протаскивают в эту область замаскированный матерьялизм. И всё же, чрез входную дверь гипнотизма, школьная премудрость вступила в тёмное для неё царство, и не в её теперь власти заставить молчать природу; в итоге она вынуждена будет признать, что гипнотизм не есть дорога в никуда, но что он ведёт чрез сомнамбулизм к спиритизму. В этом направлении уже есть весьма многозначительные высказывания профессоров Льебо, Ломброзо, Рише и других, коих пока что можно приветствовать как первопроходцев. При этом более тяжёлые на подъём исследователи, преисполненные сомнений, подчёркивают слово «наука» — в том ладу как они её понимают — и полагают, будто их медлительное топтанье на месте следует ещё и похвалить, так как человеку науки, говорят они, подобает сомневаться, поскольку сомненье есть начало мудрости. То, что оно так, неоспоримо; но, конечно же, только в том случае, когда от сомненья идут дальше — к исследованию и мышлению. Целую же вечность коснеть в сомнении — это и дурак может, и когда вместо того, чтоб преодолевать сомнение, его возводят в степень самоцели науки, то это уже никак не начало мудрости, но вершина дурости.

Когда поверхностное определение человека в так называемой «точной психологии» наших дней будет выброшено на свалку, когда из трансцендентальной психологии будет выведено новое определение, тогда оно вновь будет звучать так, как звучит оно, насколько я знаю, у Прокла: «Человек есть душа, пользующаяся телом как орудием». ("Homo est anima utens corpore tanquam instrumento").

1894 г.

На склоне лет мыслящий человек делает для себя мучительное открытие. Оно становится ещё мучительнее из-за того, что он узнаёт по своём возвращении в Космос. Он вдруг обнаруживает там, что образование, обыкновенно даваемое человеческими учреждениями — церквями, школами, университетами —, если и сообщает нам знание о множестве второстепенных вещей, то зато не научает нас почти ничему, что нам всего более важно знать о своём поведении и характере нашей земной жизни для подготовления нас к жизни потусторонней.

Те, кому доверена высокая миссия просвещать и направлять душу человеческую, выглядят полными невеждами во всём, что касается её природы и её истинных судеб.

В университетских кругах царит ещё полная неуверенность касательно решения самой важнейшей проблемы, которая когда-либо вставала перед человеком в ходе его кратковременного нахождения на земле. Эта неопределённость отражается на всей системе образования. Большинство преподавателей и учителей систематически удаляют на своих уроках всё то, что касается феномена жизни, её смысла и конечной цели.

То же бессилие мы находим и у священника. Своими утверждениями, никак не подкреплёнными доказательствами, он оказывается не в состоянии влить в души, которые он взял на своё попечение, ту веру, каковая более не отвечает ни требованиям здравой критики, ни запросам разума.

Действительно, в Университете, как и в Церкви, душа современная встречает лишь темноту и противоречие во всём, что касается проблемы её природы и её грядущей участи. Именно этому состоянию вещей мы обязаны большею частью бед нашего времени: бессвязностью идей, хаосом сознания, нравственной и общественной анархией. [50]

Образование, которое изливается на поколенья людей, весьма разносторонне, но оно нисколько не освещает им путь жизни, оно не закаляет их для битв этого существования. Классическое образование может научить человека культивировать, украшать свой ум, но оно не научит его действовать, любить и жертвовать собой. И ещё менее — создать себе такое понятие о жизни и судьбе, которое станет развивать глубокие энергии нашего «Я» и направлять наши порывы, наши усилия к действительно высокой цели. Однако, такое понятие необходимо каждому живому существу, всякому обществу, ибо оно — поддержка, верховное утешение в трудные часы, источник мужских добродетелей и высоких вдохновений.