Пэгги глубоко вздохнула и успокоилась. Он поможет, ни в чем не откажет, какие могут быть сомнения?

— Она просила, чтобы ее похоронили рядом с отцом. Я дала слово, но, боюсь, не сдержу. Он лежит на нью-йоркском кладбище.

— Можно договориться, тело перевезут в Реджвуд. Тут не возникнет трудностей. — Брюс говорил деловито, как о вопросе не только вполне решаемом, а уже решенном. — Вам надо переодеться. Нельзя сегодня выглядеть как современные девицы, собравшиеся поразвлечься где-нибудь на природе.

Пэгги вспыхнула. Неожиданная нотация была ядовитой.

— Хотелось бы знать, в чем я провинилась, коль вы так свирепо обрушились на меня? — задала она вопрос прямо в лоб.

— У меня и без вас хватает проблем с Вилли. Вы нарочно добиваетесь, чтобы мы с ним ссорились, как утром?

— Что? — тупо переспросила Пэгги. — Вы у него спросите, зачем молодой человек, к тому же жених, преследует меня по пятам. Если вы с ним не справляетесь, я не виновата. Что же касается меня, можете не сомневаться — найду способ поставить его на место. Терпеть не могу наглецов, как он, и грубиянов, как вы.

Тут она круто развернулась и хлопнула дверью, бегом бросилась по лестнице. Все в ней клокотало. Однако на последней ступеньке Пэгги остановилась, как вкопанная. Батюшки, да никак он ревнует? Догадка несказанно обрадовала ее. Значит, у ее сердца есть надежда.

— Господи боже мой, — сокрушался Брюс. — Что я наделал?

— Ухитрились оскорбить хорошую девушку, — вздохнула Джесси, ставшая невольной свидетельницей происшедшего. — Девушку, которая, как мне кажется, к вам неравнодушна.

— Вы действительно так думаете? — растерялся он.

— У меня глаз, что ли, нет?.. Вы отличный фермер, Брюс, но никудышный психолог.

— Я… достаточно хорошо разобрался в женщинах по фамилии Макинрой.

— Нельзя ненавидеть дочь за ошибки матери. Это бессмысленно! Она изумительная девушка, мистер Брюс. Если вы опять обидите мою Пэгги, будете иметь дело со мной!

А ведь он прав, раздумывала Пэгги, перебирая свой гардероб. Нельзя идти к пастору в чем попало. Конечно, если бы заранее знать, куда Брюс ее позовет… Впрочем, она уже не злилась. Пусть грубиян, пусть ревнивец, но не ангела же с крыльями она представляла в своих мечтах — человека! И вот встретила, так терпи!

Пэгги выбрала непритязательное коричневое платье рубашечного покроя, коричневые туфли на низком каблуке. Из украшений надела небольшой золотой крестик и скромные сережки. Все это она когда-то подарила себе сама.

Брюс поджидал ее у подножия лестницы. Когда Пэгги спускалась, он невольно подумал, что платье идет ей больше, чем джинсы с кроссовками, так женственнее. Пэгги словно угадала его мысли.

— Теперь все как надо? — миролюбиво спросила она, намеренно не напоминая о недавней ссоре.

— Вы прекрасно выглядите.

— Мне никогда не приходилось заниматься организацией похорон, поэтому, признаюсь, не знала, как принято в таких случаях одеваться.

— Разве вы не провожали в последний путь отца? — удивился Брюс.

— Нет, — не сразу ответила Пэгги. — Я узнала о его смерти только через несколько недель. Его похоронили без меня. Мне осталось лишь забрать его вещи из комнаты, где он жил. — Печальные воспоминания опять нахлынули на нее. Сначала отец, теперь мать, грустная череда событий, из которых не вырваться. На глаза невольно навернулись слезы. Пэгги поискала носовой платок. — Обычно я не слезлива, а теперь, как прорвало…

— Ничего, — тихо произнес Брюс и потрепал ее по плечу. — Кто-то должен оплакивать их обоих. Если не вы, так кто же?

В машине оба долго молчали. Солнце уже поднялось довольно высоко, на улицах городка, куда они въехали, было оживленно.

Пэгги нравились такие города. Чуть старомодные, они, в отличие от крупных центров, кишащих и бурлящих многолюдьем и толчеей, сохранили некий биологический ритм, не идущий вразрез с человеком. Или наоборот — люди сообщили здешней жизни совпадающий с ними темп и ритм? Неважно. Главное — никто не суетился, не бежал, не мчался.

Ширина улиц позволяла перекинуться словечком с соседом, вышагивающим по противоположному тротуару. Высота построек — крикнуть из окна своего второго этажа торгующему внизу продавцу, чтобы занес рыбу, или отругать за шум, с каким разгружаются его ящики.

А дома? На первый взгляд — близнецы. Но стоит присмотреться — ахнешь. И крыши покрашены каждая на вкус хозяина, и бетонная дорожка к входу, конечно, идет, как у всех, окруженная зеленым газончиком, но у одних — строго ровная, у других — вьется змейкой, третьи предпочитают разноцветную плитку или гравий. В тени раскидистых деревьев, посаженных невесть в какие годы, стоят плетеные кресла, и у ног стариков, читающих газеты, лежат разомлевшие псы…