— Я просто исполняю свой долг, госпожа, — сказал господин Клэр.

— Господин Голланд воспринимает это иначе.

— Мы все нервничаем, — ответил господин Клэр.

Кошка снова мяукнула.

«Внимание! Совершил посадку самолет компании «Бритиш юэропиен эйрвейз» из Дюссельдорфа, рейс четыре — пятьдесят два».

И снова за спиной я слышу…

— Пожалуйста, вашу эпидемиологическую карту, господин Голланд!

Я протянул ему черно-желтую книжицу. Перед этой поездкой я сделал прививку. У меня под лопаткой до сих пор еще болело место от двух уколов.

— Спасибо, господин Голланд. Теперь, пожалуйста, медицинскую справку.

Я подал ему документ, из которого следовало, что я не страдал ни туберкулезом, ни трахомой, ни проказой, ни сухоткой, ни наследственным сифилисом. Затем я предъявил ему заверенную страховку, гарантирующую, что я не являюсь членом подпольных организаций в Бразилии и не стану попрошайкой на улицах или подопечным благотворительных организаций.

— Благодарю вас, господин Голланд. Это весь ваш багаж?

— Да.

— У вас еще есть время до отлета. Мы вас вызовем.

Я кивнул ему, взял свою пишущую машинку и попытался пробить нам с Сибиллой дорогу.

— Разрешите, — сказал я господину Кафанке.

Он посмотрел на меня своими унылыми старческими глазами:

— Господин, вы репортер. Я только что слышал. Не могли бы вы помочь моей кошке?

Я снова посмотрел на всех этих людей, ожидающих в огромном зале аэропорта, и снова перед моими глазами встали дети в Сеуле, старики в Сайгоне и истеричные женщины на острове Куэмой, которые рвали на себе одежды и обнажали перед американскими солдатами свои груди в знак готовности отдаться, если их возьмут с собой, если только возьмут…

— Я никому не могу помочь, — сказал я тихо, держась за руку Сибиллы, как будто это было последнее, за что я еще мог держаться на этом свете.

«Attention, please, — донесся из репродуктора женский голос, — still calling passenger Thompson, passenger Thompson…» [7]

Они все еще искали этого господина Томпсона, пассажира Панамериканских воздушных линий, следующего на Нью-Йорк. Его ждало известие.

В ресторане аэропорта официанты приветствовали меня как старого знакомого. Я часто бывал здесь. По одному моему лицу они уже знали, улетал ли я или только что прибыл.

Ресторан был полупустой. За большими темными стеклами окон были видны заправляющиеся в сумерках самолеты. На консолях работали люди в белых комбинезонах. Этим утром никак не рассветало. Я сел слева от Сибиллы. Я всегда садился с этой стороны, потому что она плохо слышала на правое ухо. Когда ей было двенадцать, какой-то старик ударил ее на улице. Была повреждена барабанная перепонка.

— Кофе, господа?

— Один мокко.

— Пожалуйста, господин Голланд. — Официант приветливо улыбнулся. Он симпатизировал мне. Я всегда давал большие чаевые. Во всех странах.

— И мне чашку, — сказала Сибилла.

— Хорошо, мадам. — Официант исчез.

В глубине помещения другой официант стелил на столы свежие скатерти. А внизу, под нами, машинами заправляли баки суперзвезды «Панайр ду Бразил», с которой я скоро улечу.

— Тебе надо уехать из Берлина, — сказал я.

У меня оставалось слишком мало времени. Я должен был сказать главное. Кошка меня доконала.

— Куда, милый! — Ее рука лежала на моей. Всегда ее рука лежала на моей, когда мы вот так сидели.

— Ты переедешь ко мне на Запад.

— Во Франкфурт?

— Да. У меня есть деньги. Мы снимем квартиру. — Я все больше волновался. — Каждый день здесь может что-то произойти. Что нам делать, если снова будет блокада? Если самолеты больше не будут летать? Если они не пустят меня к тебе?

— Любимый, — сказала она тихо. — Мы уже много раз говорили об этом. Я не могу просто так взять и оставить свою работу, своих друзей и весь свой мирок, чтобы приехать к тебе во Франкфурт и жить там на правах твоей подружки!

«Attention, please! Calling passengers Collins, Crawford and Ribbon with Air France to Stuttgart! Your aircraft is about to take off! This is your last call!» [8]

— Ты выйдешь за меня, Сибилла?

Естественно, в этот момент подошел официант с кофе. Сибилла крепко держала меня за руку и смотрела на меня глазами, которые медленно наполнялись слезами.