— Не скучай, милая, — сказал я.

Она высвободилась из моих объятий и скользнула в такси. Дверца захлопнулась. Шофер сел за руль. Сибилла попыталась опустить стекло. Окно не открывалось. Машина поехала. Я видел маленькое белое лицо Сибиллы с раскосыми глазами. Она прижала его к стеклу. Я поднял руку.

Такси описало вокруг площади широкую дугу. Я еще долго мог видеть его, оно проехало мимо пожарной части и мимо полицейского участка по направлению к дамбе. Теперь Сибилла смотрела из другого окна.

Когда мы целовались, несколько зевак остановились и глазели на нас. Они все еще стояли. Во Франции никто бы не остановился. В Германии глазели всегда. Вот загорелись красные огоньки. Шофер затормозил. Зажегся правый поворот. Теперь машина виднелась маленьким темным пятнышком, Сибиллу уже не было видно. Но она, конечно, еще видела меня. Я подождал, пока такси повернет направо и исчезнет за углом первого дома.

Когда я вошел в здание аэропорта, как раз объявляли мой рейс: «Панайр ду Бразил», рейс один — восемьдесят два на Рио-де-Жанейро через Дюссельдорф, Париж, Лиссабон, Дакар, Ресифи! Пассажиров просят пройти к выходу четыре». У меня была еще пара минут, и я подошел к цветочному киоску возле почтового пункта. Продавщицы все меня знали. Их центральный магазин был на Курфюрстендамм. Там я всегда покупал цветы для Сибиллы.

Я сказал:

— Я улетаю через несколько минут. Пожалуйста, посылайте до моего возвращения каждые два дня пятнадцать роз…

— …госпоже Лоредо? — улыбнулась юная продавщица.

Она знала, что мы с Сибиллой любим друг друга. Казалось, все в Берлине знали это. И все улыбались.

— Да, пожалуйста.

— Хорошо, господин Голланд!

— Я заплачу, когда вернусь.

— Конечно, господин Голланд. Счастливого пути!

— Спасибо, — сказал я.

В проходе я столкнулся с господином Кафанке из Дрездена. Я хотел было обойти его, но он схватил меня за рукав. В его мутных старческих глазах появилось выражение безумной решимости:

— Вы должны мне помочь!

— Отпустите меня, я спешу!

— Вы тожелетите через Дюссельдорф, так ведь? — пыхтел человек из Дрездена, размахивая корзинкой, в которой лежала толстая кошка.

— Я прибуду туда через четверть часа после вас, я узнавал, — продолжал он, не отпуская меня. — У вас стоянка час. Возьмите кошечку с собой под пальто, она хорошая, никто не заметит.

— Нет!

— Пожалуйста, прошу вас, пожалуйста! За мной теперь все следят — на вас никто не обратит внимания!

Он взорвался:

— Мы бежали с Востока, потому что нам сказали, что на Западе свобода! Но где она, эта свобода, если человеку запрещают заботиться о маленьком невинном существе?

«Господин Пауль Голланд! Господин Пауль Голланд из Западного Пресс-агентства! Срочно пройдите к стойке оформления! Вас ожидают!»

— Давайте, — сказал я.

Его бледное лицо озарилось. Он вынул из корзинки толстую сонную кошку, я распахнул пальто.

— Господь вас не забудет, — смущенно бормотал он, пока я запихивал животину под левую руку, так чтобы можно было прижать ее.

Кошка и вправду была замечательная. Она позволяла делать с собой все что угодно. В какой-то момент я даже засомневался, жива ли она вообще. Я сказал:

— Жду вас в Дюссельдорфе в ресторане.

Он стоял и глядел мне вслед, молитвенно сложив руки. Он молился за свою кошку.

Служащие у стойки поставили штемпель в мой паспорт. Я поспешил к выходу четыре. Большие стеклянные двери были открыты, за ними, на летном поле, я уже видел мой самолет. Стюардесса ожидала на трапе, озираясь по сторонам. Вот она заметила меня и замахала. Я не мог помахать ей, потому что в одной руке у меня была машинка, под другой — кошка. И в тот момент, когда я достиг стеклянной двери, из тени выступил человек. Это был господин Клэр, с намечающейся лысиной и печальным бледным лицом.

— Отдайте животное, — сказал он едва слышно.

— Не понимаю вас! — Я хотел обойти его, но он заступил мне дорогу. — Пропустите меня! Вы что, не видите, меня ждет самолет?!

Моя культя снова заныла.

— Животное, господин Голланд. Кошку.

— У меня нет никакой кошки!

— Под пальто, — спокойно сказал он.

Я посмотрел на него. Он ответил мне ничего не выражающим взглядом:

— Я просто исполняю свой долг, господин Голланд. На этих рейсах для беженцев животные на борту запрещены.