Проблема. Решаемая, конечно, с помощью тактики и такта, но проблема. Особенно для тех, у кого личного интереса к соратницам-соперницам не было. А у кого был? О, тому было в чем-то легче, а в чем-то, наоборот, труднее. Легче – потому что выбор был определен. А труднее – потому что предстояло как бы обнародовать тайное. Идти или не идти на этот шаг, зависело от силы чувств.

Сила чувств толстого человека Вовы Блинова была непомерной. Утром седьмого марта, не обращая ровным счетом никакого внимания на пронзающие его массивную фигуру любопытные взгляды, Вова двигался по полупустому еще торговому залу пятого этажа, слегка набычившись и оттопырив нижнюю губу, и нес в вытянутой руке, словно знаменосец знамя, чайную розу – такую хрупкую, как его чувство. Ибо шел он прямо к Лешкиной торговой точке и, приближаясь к ней, не удостаивал взглядом ни знакомых, ни приятелей, ни самого Лешку. Он весь, вместе со своим нестандартных размеров цветком, был устремлен к маленькой женщине с дерзким взглядом и подложной грудью, к ее по-детски угловатым плечам и не по-женски низкому, хриплому голосу. И можно с уверенностью сказать, что ничего для него в этот миг не существовало: ни посторонних людей, ни Лешки, ни жены Инны, которой он завтра по традиции принесет тюльпаны, – ничего. А существовала для него в этот миг только Манька, Манька, и никого кроме Маньки…

Ох, Вова, Вова.

А Вано принес своей Вали большой букет тюльпанов. Охрана заранее заказала в цветочной фирме и заплатила заранее. Поэтому получилось недорого. Продавцы сами доставили в комнату милиции два чемодана с умело уложенными цветами. Вано принес на точку букет, принес илитровую банку с водой – чтобы тюльпаны не завяли раньше времени. К букету приложил красивую поздравительную открытку с начертанной каллиграфическим почерком цитатой из любимого произведения:

И если первая часть куплета не совсем соответствовала действительности, то вторая не вызывала сомнений. Вали в этот день была неотразима в обтягивающих расклешенных книзу брючках из интересной какой-то черной ткани, отливающей на свету лиловым, новой короткой кофте, обнажавшей не успевшие располнеть бока и чисто вымытый пупок. Она была грациозна – не только в телодвижениях, но и живой мимикой миловидного лица. Когда Вано преподнес Вали цветы и открытку, она очень мило усадила Вано на банановую коробку, сама вспорхнула к нему на колени и, обвив руками шею футболиста, принялась его целовать.

Тут некстати появился покупатель и потребовал десять тетрадей с портретом не слишком наглухо застегнутой Натальи Орейро на обложке.

– Мужчина, – укорила его Вали, – неужели вы не можете подождать? Сейчас отпустим! – И повернулась к Вано губами, а к покупателю затылком. Каково?

Но тут уж Вадик, наблюдавший с улыбкой за происходящим, вскочил со своих пачек и вместо Вали отпустил тетрадки, и деньги принял, и положил, куда нужно.

– Спасибо, Вадик! – пропела Вали.

Счастливый был у Вали характер!

Не первый год дарил ей Вано цветы седьмого марта. И не первый год отправлялся после этого домой тоже с цветами – уже для жены. Вали привыкла к такой половинчатой жизни, тем более что Вано умудрялся устраивать для нее праздники с выездом на природу, например, втроем: он, Вали и ее сынишка, иногда и ночевал в родительском доме Вали, и мама Вали его, веселого, внимательного и заботливого, можно сказать, любила. Вот ведь, как много успевал этот, на первый взгляд, увалень: охрана, коммерция, две личных жизни, да еще и игра в футбол правым защитником! Причем у общественности половинчатое положение Вали не вызывало никакого недоумения. Общественность как-то поняла для себя, что запрещенных форм бытия не существует. Как случилось у людей, так пусть себе и живут – лишь бы не было скандалов!

Скандал, однако, случился один раз. Это когда жена Вано родила сына. Та, другая жизнь Вано вдруг обрела реальные контуры – с реальной интимной стороной, с реальной женской консультацией, посещением роддома, с реальными цветами жене и конфетами медсестре на выписке.

Вали долго негодовала. Но Вано привел довод сколь бесхитростный, столь и бесспорный. Он сказал:

– У тебя же есть сын. Теперь будет и у меня.

И Вали, как ни странно, успокоилась.

Вот теперь дошла очередь и до Вадика. Из только что рассказанного могло показаться, что его роль в этой всеобщей приподнятости свелась всего лишь к мелкой услуге целующейся Вали. Спешим разуверить. Не только к этой мелочи. Просто еще не наступил момент, но вот-вот наступит, и будет его выход. Во всяком случае, три гвоздики уже покоились, завернутые в газету, на пачках у стены – ждали своего часа. Пока этот час не пробил, потому что КАТЯ опаздывала. Катя опаздывала всегда. У ее хозяйки было пять торговых точек и один грузчик, который их по утрам выставлял. Катину точку он выставлял в пятую очередь.

Все началось после памятного ужина в шашлычной. Так было Вадику тоскливо, так ему хотелось приткнуться бесхозной головой к теплому, к такому, например, теплому, как податливый бок официантки из шашлычной! И веселое услужение чужим женщинам его уже не удовлетворяло. Будь это хоть Марина, принадлежавшая Леониду Петровичу, хоть Вали, принадлежавшая Вано, хоть Манька, принадлежавшая неизвестно кому. А тут еще приближение весны стало бередить душу двадцатисемилетнего парня, физически здорового, без вредных привычек. Спать он стал беспокойно, сны пошли какие-то: то неясно-тревожные, а то и вовсе нецензурные. И Вадик стал засматриваться в зеркало и купил крем «после бритья» под названием «Арко». От него кожа делалась мягкой, а неназойливый запах свежести удерживался полдня. Вадик был готов, чтобы на него обратили внимание. Как сказал поэт, «пришла пора, она влюбилась». Для Вадика пора действительно пришла, и он влюбился в Катю недели за две до наступления весны.

Началось-то с пустяка, с покупки шариковой авторучки для нужд торговой точки. Вадик подошел к Кате и попросил подобрать лучшую из дешевых. Катя наклонилась над лотком, и Вадик оторопел. Катя была девушка жаркая и одевалась легко и декольтированно. И вот когда она наклонилась, взгляд Вадика сам собой уперся в неописуемые женские чудеса, и казалось, что они не имеют размера и стремятся к бесконечности.

Катя выпрямилась, и внезапно под тканью остались только намеки. Она подала Вадику ручку и мятую тетрадку: