– Я думаю, что Марию Лошадкину захочет похоронить её мать, – напомнил следователю про олимпийскую чемпионку Егор, – Зинаида Фёдоровна Царькова!

– Она потерпевшая по делу, – скривился следователь. – Да, она вроде утверждала, что она её мать, но этому нет доказательств. Мы не можем предъявлять обвинение одному человеку, а прекращать уголовное дело в связи со смертью другого. Видимо, придётся хоронить за государственные средства как Грачёву Светлану. Ты уж извини!

…На следующий день утром Царькова в сопровождении Грачёва, на которого она смогла опереться при ходьбе, направилась в храм. Церковь была совсем рядом, в какой-нибудь паре сотен метров, но дорога к храму заняла бесконечно долгое время. Бывшая олимпийская чемпионка волновалась, словно первоклашка, с каждым приближающимся к церкви шагом. Она останавливалась, поправляя платок на голове, переживала, что чего-нибудь забыла дома, но на вопрос Грачёва «Что?» не находила ответа и шла дальше. Егор не понимал её поведения, и это его раздражало. Наконец всё прояснилось. На полдороге, когда из-за высотных домов показались купола церкви, она встала как вкопанная и заявила, что боится идти в храм.

– Почему? – удивился мужчина, зная, сколько времени она готовилась к этому событию.

– А если священник не отпустит мне грех? – испуганно, совсем по-детски посмотрела на Грачёва старая женщина. – Я ему расскажу про Марию, а он меня отругает и прогонит из храма.

«А я чем могу помочь? Я же не пойду упрашивать священника, рассказывая ему нашу историю, присовокупив всё это просьбой отпустить заслуженной пенсионерке страны её грехи. Батюшка, услышав про явление к матери нерождённой дочери, что должен сделать? Перекреститься! Да ещё святой водой окропить того, кто такие лукавые речи ведёт».

Остановка и их молчание на полпути затянулись. Егор решил не отговаривать женщину, если она повернёт к дому. Царькова что-то шептала, подняв глаза к серому небу. Словно просила у Него совета. Низкие серые облака своими мрачными вплетениями туч не предвещали ничего хорошего. В лучшем случае – ливень. А возможно, и грозы с молниями.

«Вот и в храме на исповеди меня ждут негодование батюшки и его нахмуренное лицо. И стыд. Стыд за свой страшный поступок».

В это время порыв ветра раздвинул скученные облака, и в образовавшуюся брешь ворвался солнечный свет. Словно лазерный луч, он прямиком угодил в церковные купола, которые тут же залились солнечным цветом и отбросили свой ярко-жёлтый блик на лица вставших на полдороге людей. Солнечный зайчик с золотых куполов защекотал Царькову в носу, и она что было сил чихнула, выбрасывая из себя все мешающие ей сомнения и страхи, словно микробов…

Церковь была набита людьми, словно вагон метрополитена в час пик. Служба шла долго. Зинаида Фёдоровна почувствовала, как затекли её ноги, и стала озираться по сторонам, ища скамейку, но они все были заняты. Выручил характер спортсменки. Старушка прикусила губу, как не раз бывало на тренировке, и стала терпеть. Вскоре она почувствовала, что ноги её уже не беспокоят. Словно бес-искуситель специально внушал пожилой женщине все эти трудности, чтобы отвратить её от службы, не пустить на путь очищения.

Священник встретил её по-доброму, словно старый знакомый. Почувствовав исходящее от священника тепло, душа Зинаиды Фёдоровны раскрылась вся нараспашку, словно у ребёнка, и она провела всю свою исповедь в слезах, испытав в конце покаяния настоящий духовный катарсис. Батюшка вздохнул, словно пополнил лёгкие после длительного и тяжёлого погружения в тёмную бездну, и накрыл её голову епитрахилью.

Всё это время Грачёв стоял поодаль, стараясь, как мог, пребывать в молитвенном состоянии, но ему это удавалось с трудом, поскольку он практически не разбирал слов священника. Поэтому он «пристроился» к своим православным соседям и старательно повторял все их движения, крестясь и кланяясь вмести с ними.

По дороге обратно из церкви мужчина рассказал пожилой женщине, что полиция предлагает ему признать в погибшей Марии его жену и тогда они получат её тело из морга, в противном случае её дочь похоронят, даже не уведомив их о месте и времени.

– Моя дочь не родилась. Её тело не может лежать в морге, – отреагировала весьма странным образом пожилая женщина.

– А чьё же там тогда тело? – осторожно поинтересовался Грачёв.

Но женщина замолчала и плотно сомкнула губы, показывая тем самым, что разговор закончен. Егор решил больше не ворошить её больное сознание и в полном молчании довёл её до двери квартиры, завёл Царькову в квартиру и помог ей снять тяжёлое пальто. Он уже собирался уйти, но в это время в комнате Царьковой зазвонил телефон. Царькова поспешила взять трубку, а Егор задержался в дверях из профессионального любопытства.

– Это следователь, – успела шепнуть ему старая женщина и вдруг стала бледнеть прямо на глазах.

Мужчина еле успел её подхватить, иначе она просто упала бы. Трубка вылетела из руки, и Грачёв услышал голос Александра Сергеевича:

– Вы меня понимаете, гражданка Царькова? Аллё! Зинаида Фёдоровна! – кричал в трубке следователь.

Грачёв положил старушку на кровать, затем подбежал к телефону.

– Что она должна понимать? – прокричал он «Шурику». – Она сознание потеряла!

– Экспертиза! Грачёв! Девяносто девять и восемь десятых процента совпадений ДНК. Она родная мать этой, как ты её там называл, Лошадкиной Марии!

– Какая экспертиза? – присел на корточки потрясённый мужчина.

– Вторая! На установление родства между обвиняемой и потерпевшей! – продолжал сыпать эмоциями следователь. – Мы хотели доказать, что обвиняемая лжёт… Ты чего, не въезжаешь? Так что погибшая – родная дочь потерпевшей.

– И чего теперь? – всё никак не мог переварить обрушившуюся на него информацию Егор.

– Чего? Я сказал Царьковой, что она имеет полное право забрать тело дочери, а она в обморок. – Следователь и сам был не рад своей поспешности. – В общем, ты для неё можешь взять у меня разрешение на получение тела. Пускай старушка свою дочь похоронит. Будет хоть куда ей на могилку прийти.