– Извини, но я не пью, – спокойно и уверенно произнесла женщина.

По её тону было видно, что это сказано не из женского кокетства, а как данность.

– Что, совсем? – удивился Нужняк. – А с виду вроде такая здоровенькая. Может, чем больна?

– Да не больная я, просто не пью вовсе, – улыбнулась Мария. – Не встречал разве таких женщин?

– Да ладно, не хочешь – не говори. – Андрей на самом деле таких никогда не встречал, но решил не выдавать Марии свой круг общения. – По мне главное, чтобы не было никаких венерологических недоразумений. Нельзя с этого начинать отношения. Ну а трезвость – это ничего, как говорил один умный человек, – трезвость лечится временем.

Договорив, он плеснул содержимое чекушки в стакан и, не делая паузы, тут же употребил спиртное по назначению.

– Смешной ты, – засмеялась женщина.

«Чего это я гимн пьянству пою? Так ещё её от себя отпугну. Подумает, что я алкоголик какой».

– Нет, ты не думай, что я бухарик, у меня горе, Мария. – Четвертинка с водкой зависла в воздухе как дополнительное подтверждение его силы воли. – Отец мой родимый совсем недавно умер.

– Ой, как же так? – изменилась в лице женщина. – Царство ему небесное. Прими, Господи, душу раба Своего грешного.

Она повернулась к выходу из комнаты, к наддверной иконе Иисуса Христа, и стала читать какую-то молитву.

– Ты обо мне по матери не суди, она человек тёмный прижимистый, ну чисто Кабаниха из этой драмы… Ну как его, писателя… ну, который «Как закалялась сталь» написал. Островский, во! – Андрей, пока Мария читала поминальную молитву, стал приоткрывать завесу над своей родословной. – Зато у меня отец был очень добрым и умным. А я в папу пошёл!

– А кто он у тебя по профессии был? – закончив молиться, поинтересовалась женщина.

– Учёным он был. – Водка помогла мужчине соврать не моргнув глазом. – Животных любил, птиц даже ещё больше. Он редкие породы разводил, голубей там разных. Он этим, мичуринцем, нет, орнитологом был! Учёный человек, одним словом, папка был.

– А отчего умер? Болел перед смертью или сердце подвело? – продолжала допытываться молодая женщина, проникшаяся сыновним горем.

– Сердце у него больное было. – Выпитая водка разбудила фантазию мужчины. – А тут ему академик один Сука… Сукалин по фамилии… мг… сказал, что его голубятню… то есть лабораторию закрывают. Отец пошел в лабораторию к своим птицам любимым и прям там на месте и помер. Задохнулся от гнева. Асфиксия, как потом сказал участковый… это по-научному значит так…

– Надо же, какой человек, – зашмыгала носом Лошадкина.

Андрея уже сильно развезло на «старые дрожжи», поэтому он неуверенной походкой сделал несколько шагов к женщине, протягивая свой сомнительной чистоты носовой платок.

– Ну вот, уже и глаза на мокром месте. – Нужняк стал покровительственным тоном успокаивать понравившуюся ему молодую женщину, решив предупредить о грозящей ей опасности. – Жалко мне тебя. Уж не знаю, дочь ты или артистка криминальных жанров, но глянулась ты мне. Мать-то моя не в булочную пошла, а в милицию, видел, как она в отделение заходила. Так что скоро принесет она вам чего-то другого вместо пряников. Не отдаст она никому эту квартиру, уже скоро и нотариус, вызванный матерью, придёт. Пора будить старуху.

Мария, видя, как его развезло, смотрела на него с жалостью, как на человека, плохо понимающего, о чём говорит. Однако в подтверждение сказанного в квартире раздался звонок в дверь.

– А я о чём говорил?! – встрепенулся сын Митрофановны. – Пойду открою дверь.

– Кто там, дочка? – раздался голос разбуженной Зинаиды Фёдоровны.

– Не знаю, Андрей пошёл открывать, – пожала плечами молодая женщина – Говорил, что это, может, нотариус пришёл.

Царькова встревоженно привстала на локте, внимательно всматриваясь в появляющихся людей. Она уже слышала голоса Митрофановны и Андрея. Но был кто-то ещё, к которому они обращались, разрешая не церемониться с обувью и проходить как есть. В комнату вошли Нужняки и незнакомец средних лет, с резко очерченными мужскими чертами лица, с налётом первой седины в волосах и хищным взглядом. Митрофановна забежала вперёд незнакомца, театрально обводя комнату рукой.

– Пусть теперь милиция разберётся, кто есть кто, – произнесла как-то безадресно, словно всем и никому.

Однако Царькова сразу поняла, что это было сказано ей. И этот чужой человек – сотрудник полиции, которого привела к ней её работница.

– Ху ис ху, – вторил дворничихе её пьяненький сынок, словно извиняясь за свою мать, «повесив» на лицо маску вселенской скорби.

– Будешь материться – сдам на пятнадцать суток, – замахнулась на сына Митрофановна, явно не нуждаясь в услугах переводчика.

Дарья Митрофановна явно получала моральное удовлетворение за своё недавнее унижение. Она, торжествующе обвела взглядом мать и дочь и отошла в сторону, предоставляя работнику уголовного розыска начинать действовать по своему усмотрению.

– Вот, товарищ капитан, квартирная мошенница, – указала на преступницу Митрофановна, поставив в конце своего выступления обвинительный акцент.

Словно передала с рук на руки.

«Может, и правда денег каких от полиции за помощь в раскрытии преступления получу», – приятной эмоцией мелькнула мысль в голове старой женщины.