Царькова осторожно посмотрела в сторону шкафа, в котором сидела её дочь. Ей захотелось поговорить с Марией, чтобы отогнать появившиеся сомнения.

«Её сейчас ни о чём не спросишь. Вон сидит цербер! Как бы его выпроводить?.. Но почему дочка так упорно отказывалась говорить о муже? А вдруг и правда она ничего о нём не помнит?»

Зинаида Фёдоровна испугалась от сознания того, что допустила в мыслях возможность потери памяти дочерью. В голове возникло моментальное желание разубедить себя в этом. И сделать это как можно скорее, пока это противное чувство страха не заполонило собой всё её существо, постепенно трансформируясь в отчаяние и безысходность.

– Скажите, – обратилась она к полицейскому таким тоном, словно просила его дать ей противоядие. – А у той, которая ваша жена, есть родители? Отец или мать.

Грачёв вздрогнул, медленно выходя из своего погружения и осмысливая вопрос.

– Нет, она детдомовская.

«Детдомовская! Ну вот, словно в голове заработал часовой механизм взрывного устройства. И теперь назад дороги уже нет. Словно в этом слове какой-то тайный смысл. Какой-то шифр! Теперь две занозы, два тёмных пятна, мешающих отбросить весь этот вздор, сказанный полицейским о Марии. Это её тайна про свой брак и то, что жена полицейского тоже детдомовская».

— Фу ты… А ну, дайте мне ещё раз посмотреть на фото… – Царькова взяла портрет, делая вид, что внимательно разглядывает. – Схожесть, конечно, очевидна… Постойте, но у моей Марии есть дочка…

– Настя, семь лет, – кивнул головой оперуполномоченный. – Только не у Марии, а у Светланы. Мне уже целых два года приходится ей врать, что ее мама в командировке на другом континенте.

«Точно. Мария так и сказала: дочка Настя семи лет. Это что же получается? Так, спокойно, главное не паниковать. Как учил меня Канцибер, перед самым высоким барьером нужно скинуть волнение и взять себя в руки. Тогда животное под тобой почувствует твою уверенность и само не будет паниковать… Лошадь, какая лошадь? Где она сейчас? Чушь! Внешняя схожесть, молчанки о своём браке, дочь Настя семи лет! Ух, накапливается немало в пользу полицейской версии. А у меня на стороне только моя безоговорочная вера и любовь, что это моя дочка. Стоп! Но ведь у меня никто дочку и не отнимает! Ведь он отчётливо произнёс «детдомовская». Аллилуйя! Какая мне разница, муж он её или нет… Хотя хотелось бы для своей дочки чего-нибудь получше».

Пенсионерка заинтересованно осмотрела капитана полиции, его одежду. Внешность ей показалась чуть приятнее, чем в первый раз, когда он заявил, что является мужем Марии.

– Ох, от этих неприятных разговоров даже голова пошла кругом. – Царькова решила пойти на хитрость и выиграть время. – Боюсь, без Марии нам не разобраться.

– Без Светы, – поправил её Егор Грачёв.

– В общем, давайте договоримся, вы оставьте мне свой телефон, и я вам позвоню, как только дочка вернётся, – предложила Зинаида Фёдоровна.

– Я так не могу, – покачал головой оперативник.

– Вы что, мне не верите? – возмутилась Царькова. – Я, между прочим, заслуженный пенсионер…

– Я вас очень уважаю, – перебил её мужчина, – и знаю о вас не понаслышке. Вы же у нас в управлении висите.

– Я? – удивилась женщина. – Вишу в управлении?

– Ну да, у нас там есть стенд с портретами всех олимпийских чемпионов из общества «Динамо», и вы среди них.

– А-а, – поняла бывшая динамовка. – Ну тогда тем более. Считайте, я ваш сотрудник.

– Тут есть ещё одна сложность, я же вроде как при исполнении, – нахмурился капитан. – Вы же слышали, мне начальник звонил. Я доложил, что в засаде. Как теперь я уйду?

– В засаде на кого? Вы что, на зверя в лесу охотитесь? – возмутилась Царькова, для которой небольшая симпатия к мужчине моментально превратилась в пустое место. – На мою дочку засада? Вы же говорите, что это ваша жена?

– Её опознал потерпевший, – Грачёв чувствовал себя совсем потерянным, – существует определённый порядок, с помощью которого можно доказать о непричастности человека к преступлению.

– Или о его виновности, – с вызовом бросила ему заслуженная пенсионерка. – Знаем из новостей, как у вас невиновных по тюрьмам сажают.

Возникла неприятная пауза, которую никто не хотел прерывать. Каждый считал себя правым и не хотел растрачиваться понапрасну перед неуступчивым собеседником. В этот момент на подоконник прилетел старый сизый голубь. Спланировав, он поначалу заглянул внутрь комнаты, а затем, словно выставленный часовой, заскрипел жестью, вышагивая вдоль окна, туда и обратно. Грачёв узнал старого знакомого голубя по больной лапке и выщипанному загривку.

«Наверное, и у них голубицы весь мозг выклёвывают… Однако в словах бабки есть здравый смысл. Надо кумекать, как быть дальше».

Он подошёл к окну и выглянул во двор, надеясь увидеть там знакомые женские очертания. Голубь за стеклом замер и внимательно упёрся глазами в приблизившуюся к стеклу мужскую фигуру. В воздухе проносились редкие пушистые снежинки, словно летний тополиный пух. Если не смотреть на оголившиеся деревья и на людей, втягивающих головы в поднятые воротники, а только на чистое голубое небо, можно создать себе иллюзию другого времени года. Хотя нет, всё равно остаётся некая неустранимая фальшь – отсутствие привычной для лета зелени.