И тетя Оля, наивная душа, все это во мне поддерживала. Она говорила: «Прежде чем отчаиваться или разочаровываться в ком-то, объясни ему все хорошенечко, он и поймет… Обязательно поймет».

А Надежда Васильевна как-то сказала: «Не всем все объяснишь. Есть люди, которые преднамеренно не хотят многое понять».

И она, к сожалению, оказалась права, и я сам пришел в дальнейшем к тому же грустному выводу. Ну что можно объяснить женщине, которая способна сказать при Наташке «мачеха есть мачеха»? Ничего!

В этот вечер лил дождь, и я здорово промок. Поэтому я бежал трусцой, чтобы согреться. Когда я пробегал троллейбусную остановку возле нашего дома, то, к своему большому удивлению, столкнулся с Наташкой. Она явно ждала троллейбуса.

– Ты куда? – спросил я. От неожиданности я стал в лужу.

– Куда надо, – решительно ответила Наташка.

Она держала под мышкой незастегнутый портфель, набитый доверху. Между прочим, оттуда торчала ее праздничная синяя юбка.

Я сразу сообразил, зная ее характер, что тут дело не шуточное, и стал, нисколько не удивляясь этой вечерней встрече, разыгрывать из себя дурачка-бодрячка, которому всегда смешно, даже если идет дождь и маленькая девочка отправляется в какое-то далекое и неизвестное путешествие.

Поплясав около Наташки и рассмотрев ее как следует – лицо у нее сжалось и посинело от холода, мокрые волосы висели сосульками, плечи у пальто были мокрыми, – я понял, что она гуляет под дождем уже не один час. «Пожалуй, собралась бежать в горы к дяде Шуре», – подумал я.

– Может быть, отложишь свое дело до лучшей погоды? – предложил я все еще радостным голосом. – Смотри, ты промокла… Бежим домой…

– Не пойду, – ответила Наташка. – Я уезжаю. Да, отговорить ее будет нелегко.

– Почему? – крайне удивился я.

– Потому, и все, – упрямо повторила она.

– Из-за Надежды Васильевны? – осторожно спросил я.

Наташка не ответила: лицо ее было сосредоточенно и печально.

– А как же дядя Шура? – не отставал я. – Ведь он не сегодня завтра вернется, а тебя нет…

– Я ему больше не нужна, – ответила Наташка. – Они в кино вдвоем ходят. А по вечерам разговаривают и разговаривают. Он ей про операции, а она ему про музыку.

«Так, – подумал я. – Значит, она бежит в другом направлении. Это уже легче».

– Вот придумала, дурочка! – возмутился я. – Ну что мне с тобой делать?

Она обрадовалась моим словам, потому что ей сейчас было одиноко, а тут вроде бы дружеское участие, и спросила:

– А ты за нее или за меня?

– Я?.. За тебя, – не очень уверенно ответил я. – Известно, старая дружба не ржавеет.

– Тогда я открою тебе свой секрет, – сказала Наташка. – Я ухожу в цирк. – Она подняла на меня глаза.

– В цирк? – переспросил я. – Когда? – Чего только не придумают эти дети!

– Сейчас, – ответила Наташка.

– Сейчас уже поздно, – сказал я. – Пошли домой, – и попробовал взять ее за руку.

Она вырвалась и твердо сказала:

– Ничего… Цирк работает поздно. И туда берут детей.

– Тебя завтра же найдут и вернут домой, – сказал я с некоторой злостью: я замерз и основательно промок.

– Я поменяю имя, – ответила Наташка, – и остригу косу.

– Интересно, какое же ты возьмешь имя? – спросил я.

– Может быть, Золушка, – сказала Наташка.

В это время подъехал троллейбус, и она устремилась к его дверям. А я, не зная, что делать, схватил ее за фалды пальто, чтобы задержать, и выкрикнул:

– На арене выступает знаменитая циркачка Золушка!

Тем временем троллейбус ушел. Она уже повернулась ко мне и сказала просто и серьезно:

– Зря смеешься. Я все равно убегу!

И тут я понял, что она действительно убежит, и мне стало стыдно, что я так паясничал и кривлялся. Я стал прыгать, будто бы желая согреться, а на самом деле дал себе передышку, чтобы принять верное решение.

– Ты хорошо придумала с цирком, – сказал я, потому что увидел огни приближающегося троллейбуса. – Только к этому надо приготовиться. По-моему, ты второпях захватила не все вещи. И деньги нужны на первое время.

В это время троллейбус подкатил к остановке, и я быстро проговорил: