Силия взяла сигарету:

— Пойдем на веранду.

— Ты себя так ведешь, как будто тебя вообще не волнует, что мы бедные, — сказала Рэчел, выходя из комнаты следом за Силией. Она плюхнулась на диванчик и стала выдергивать кусочки поролона из дырки в диванной подушке.

Силия подошла к перилам.

— Прекрати это, — сказала она, кивнув в сторону подушки. — Мы не бедные.

— Все равно.

— Мы бережливые и экономные. — Силия прикурила. — Моделью стать хочешь? О деньгах не думай. Тебе хочется все время после школы и по выходным таскаться на прослушивания и собеседования, а потом часами сидеть на жаре под ярким светом, так что ни на какие игры времени не будет оставаться?

— Тот дядя сказал, что мне будут платить тысячу долларов.

— Думать о деньгах — пока не твоя забота.

— Это станет моей заботой, когда ты умрешь от курения.

— Я уже бросаю.

— Обманщица. — Девочка вскочила с диванчика, подошла к Силии и взяла ее за руку. — Врунишка, врунишка! — театрально кричала она. — Ты куришь даже больше, чем Мика.

Мика сдавал им квартиру и был их лучшим другом.

— Он курит только для вида, — сказала Силия, — и потому в счет не идет.

Рэчел отпустила руку матери и стала кружить по веранде.

— Так что, — спросила Силия, — могу я эту заявку разорвать и выкинуть?

— Ты сама принесла ее домой.

Рэчел подскочила к ограде и сползла на пол:

— Отлично. Значит, это дело решенное.

Девочка встала. Что-то привлекло ее внимание на улице.

— В чем дело? — спросила Силия, бросив взгляд туда, куда смотрела дочь. Инвалид уже не катался в коляске по проулку. Только два голубя на другой стороне клевали вафельный стаканчик из-под мороженого. — На что ты там уставилась?

— Ты, мамочка, совсем раздета.

— Оттуда никто не разглядит.

Рэчел приласкала Феликса, который вышел на веранду.

— Я думаю вечером пойти с тобой, — сказала она.

Силия работала на двух работах. По понедельникам и четвергам, с десяти до шести, она была занята в небольшом магазинчике, торговавшем видеодисками и видеокассетами и сдававшем их напрокат. Магазинчик назывался «Видео Тома». Его хозяином был веселый и беззаботный экс-чемпион по боксу по имени Джерри. (Томом звали его пса, который сдох еще лет десять назад.) Порой там бывало скучновато, но до дома было недалеко, и Джерри никогда ничего ей не говорил, если надо было поменять время работы, когда Рэчел пропускала школу из-за болезни или у нее не было уроков.

До прошлого сентября она работала еще и по пятницам, а потом — по совету одного посетителя — получила работу в мотеле «Каса Эрнандес» на бульваре Лэйкшор, где играла джаз и блюзы. Работала она там вечерами в пятницу и в субботу, с половины шестого до половины десятого, а после нее выступал Берни Силвер, который играл в мотеле аж с начала семидесятых.

Впервые в жизни она играла за деньги, а иногда ей даже давали чаевые. Раньше она всегда только аккомпанировала на рождественских богослужениях и подыгрывала подвыпившим певцам на вечеринках. Люди часто говорили ей, что, вздумай она когда-нибудь записать свой диск, они тут же бросятся его покупать, поэтому, отучившись два года в университете Йорка, она отказалась от заявленного (хотя никогда ее особенно не волновавшего) намерения стать социологом и вместо этого решила сосредоточиться на музыке. Но не успела она заняться этим всерьез, как выяснилось, что она беременна. Тогда ей шел только двадцать первый год. Она работала неполный рабочий день в «Валу-марте» [2] и жила в малюсенькой двухкомнатной квартирке с матерью, у которой стали так болеть колени, что ей пришлось урезать часы работы в «Итоне» [3] , где она торговала в отделе женского белья.

Хуже всего было то, что такой оборот дела напророчила ей именно мать. Каждый раз, когда Силия поздно возвращалась домой с вечеринки, проведенной с друзьями, та читала ей лекции о контроле рождаемости, о пользе воздержания и о том, что воспитание ребенка матерью-одиночкой — это не фунт изюма, «можешь мне в этом поверить». Однажды, когда Силия била баклуши, полеживая на диване и покуривая сигарету, мать сказала:

— По части секса ты точно пошла в меня.

О том, что мать окажется права, не могло быть и речи, но эта проблема была не настолько важной, чтобы заставить Силию сделать аборт. Тем не менее она никак не могла определиться окончательно, тайно назначая и отменяя визиты к врачу в поликлинике в Паркдейле [4] . Потом как-то в пятницу поздно вечером, ближе к концу первого триместра, она вдруг представила, что родила что-то нечеловеческое, покрытое шерстью, и это все решило: она назначила визит к врачу на следующую среду.

— На этот раз, — пообещала она сестре в регистратуре, — я обязательно приду.

И она бы наверняка выполнила обещание, если бы в воскресенье, когда они вместе мыли посуду, у матери не случился обширный инсульт.

Силия никогда всерьез не верила, что инсульт матери стал наказанием за смертельное решение, которое она приняла двумя днями раньше. Это оказалось простым совпадением. Мать ее продержалась еще шесть с половиной месяцев. Три раза в день Силия ходила в больницу ее кормить. С неподдельным изумлением новорожденного ребенка мать ее смотрела, как она режет ножом еду, как подносит вилку к ее губам. При этом она знала, что нужно открывать рот и пережевывать пищу, но не более того. Ей постоянно надо было менять подгузники, и Силия делала это, приговаривая:

— Мне это надо знать, мам, это хорошо для меня, потому что так я получу очень нужный мне опыт.

Мать смотрела на нее заинтересованно, а когда слезы Силии капали ей на кожу, изо рта ее текли слюни.

Она умерла за день до рождения ребенка, поэтому похороны пришлось отложить, пока Силия не оправилась от родов. Оплакивали ее немногие. Из всей родни у матери остался только брат, который жил в Австралии, он прислал телеграмму с соболезнованиями. Отец Силии в счет, конечно, не шел. Он бросил их, когда ей было восемь лет, и уехал во Флориду с женщиной по имени Хэйзел Билз. Почти три года он звонил каждую субботу по вечерам и присылал им с матерью подарки на Рождество и дни рождения, хорошие подарки — кашемировые шарфики, нефритовые браслеты, белые кожаные ремни, — все их наверняка выбирала Хэйзел Билз, но мать по этому поводу особенно не переживала.