Более лаконичная запись в дневнике Николая II от 11 августа 1914 г.:

«Отличный летний день. Погулял. Принял Григоровича, Горемыкина и Кривошеина. После прогулки в 4 ч. отправился с Мари и Анастасией на моторе на Елагин к Мама. Пил у нее чай с Ксенией. В это время вошел Миша, вернувшийся вчера ночью из Англии тоже чрез Норвегию и Швецию на Торнео. Радостно было встретиться! Вернулся в Ц[арское] С[ело] с ним. Он обедал у нас. Вечером читал» [144] .

Однако вернемся к более ранним событиям, чтобы лучше понять ход последующих превратностей судьбы. Утром во вторник 31 июля (13 августа по новому стилю) 1914 г. великий князь Михаил Александрович отправился в Лондон попрощаться со своим кузеном, королем Георгом V. Прощание стало последним личным свиданием в их жизни.

Вместе с семьей великого князя Михаила Александровича 10 августа вернулись в Россию и их близкие друзья Шлейфер, которые приезжали на лето в Knebworth, а также неразлучный Н.Н. Джонсон. Путь на родину пролегал через Скандинавию – Норвегию, Швецию и Финляндию. Случилось так, что в одном поезде с Михаилом Александровичем возвращался из отпуска в Россию учитель царских детей Сидней Гиббс (1876–1963). Наша великокняжеская чета в Петрограде остановилась в гостинице «Европа». Комнаты Михаила Александровича в Аничковом дворце были все также неприкосновенны и ждали его, но он уже никогда не вернется туда на жительство. Он будет только рядом со своей Наташей. В дневнике вдовствующей императрицы Марии Федоровны встречаются краткие упоминания о младшем сыне достаточно часто за эти дни:

«12/25 августа. Вторник. Приняла Ильина и Куломзина. Княгиня Багратион-Мухранская была к завтраку. Выглядела она плохо. Приходил также Миша, но живет он сейчас не у меня. Он с Ксенией уехал в город …

13/26 августа. Среда. Кофе пила вместе с Ксенией и ее детьми. Читали известия с фронта. Господи, помоги нам жить и бороться дальше и благослови наше объединенное оружие! Наши войска медленно продвигаются вперед как в Германии, так и Австрии. Видела Мэри Серятину. К завтраку был Гадон, а также Миша. Затем втроем с Ксенией и Мишей отправились на панихиду по погибшим кавалергардам в Церковь Всех Скорбящих. Видеть несчастных родителей погибших офицеров было невыносимо тяжело. У князя Кильдышева погиб его единственный сын. Какая жестокость! Затем мы с Мишей посетили Евгению и Алека, которые только что вернулись из Гагр. Их встреча с Мишей была очень трогательна…» [145]

Однако через некоторое время Михаил Александрович все реже появлялся у своей матери. Он с супругой оставался в гостинице еще несколько дней, пока окончательно не переехали в Гатчину, в дом на Николаевской улице. Их дом стоял надежно закрытым, когда его покинули дети, чтобы приехать к ним в Канны в 1912 г. Дом надо было снова сделать обитаемым и уютным жилищем.

Графиня Л.Н. Воронцова-Дашкова по этому поводу делилась воспоминаниями:

«В конце августа 1914 года великий князь приехал в Петербург, где временно остановился в «Европейской гостинице». Но от мужа я узнала, что все-таки “лед” между великим князем и Государем (а главное, между ним и Государыней) еще не разбит.

На приеме у Государя великий князь, раньше командовавший Кавалергардским полком, просил дать ему в командование какой-нибудь полк в действующей армии, но Государь приказал оставаться в Петербурге, то есть быть фактически [в] бездействии.

Великого князя, никогда не любившего придворной жизни и ее этикета и мечтавшего поскорее вырваться на фронт, такое положение чрезвычайно тяготило. Муж рассказывал, что когда ему приходилось провожать великого князя во дворец на официальные приемы, тот часто говорил своему шоферу: “Тише… езжай тише…” – Великий князь всегда старался приехать во дворец уже к моменту приема, дабы сделать свое пребывание там возможно более коротким» [146] .

На фронте первые победы русской армии чередовались с сокрушительными поражениями. В августе 1914 г. Франция находилась в таком опасном положении, что правительство со всеми высшими учреждениями вынуждено было перебраться из Парижа в Бордо. Наступление русских на территорию Восточной Пруссии (во многом неподготовленное) было искупительной жертвой, чтобы спасти Париж и отвлечь на себя часть немецких формирований. Русские войска оказались в 226 верстах от Берлина, но этот успех оказался временным. Императрица Мария Федоровна 19 августа записала в дневнике:

«Жуткие сообщения с фронта – потерпели страшное поражение в Восточной Пруссии. Три генерала погибли. Среди них мой дорогой Самсонов! Какой ужас! Приняла Ильина, Мейендорфа и Куломзина. Я нахожусь в совершенном отчаянии! Миша не пришел. К завтраку сегодня была лишь Саша Козен» [147] .

Похожие строки встречаются и в дневнике великого князя Константина Константиновича, который писал:

«Сегодня утром в “Нов. Вр.” как громом поразило сообщение Верховн[ого] Главнокомандующего: неприятель стянул большие силы, от его артиллерии мы понесли большие потери. Погибли генералы Самсонов (командующий 2-й армией), Мартос и Пестич… Бедный Самсонов, мой подчиненный по Елисаветградск[ому] у[чили]щу, а потом Туркестанский генерал-губернатор! Я его и любил, и ценил» [148] .

В начале Великой войны Россия, выручая от разгрома французов и английский экспедиционный корпус, предприняла спешное наступление в Восточную Пруссию.

Эрих Людендорф (1856–1937), один из виднейших деятелей германского Генерального штаба, признавался позднее в своих «Воспоминаниях» по поводу этих событий начала кампании 1914 г.:

«В тех условиях, в которых развивались события, отступление за Вислу вело бы нас к поражению. При превосходстве сил русских нам не удалось бы удержать линию Вислы, по крайней мере, мы не были бы в состоянии в сентябре поддержать австро-венгерскую армию. Последовал бы полный разгром» [149] .