— Вот это тебе стоило бы почитать, — сказал он.

— Я прочел «Отверженных» еще в детстве. «Труженики моря» мне никогда не попадались.

— Хочешь?

— Видишь ли…

— Я на днях перечитал их, — сказал Баба. — Мне очень нравится Виктор Гюго. Думаю, что лучше его писателя не было.

— Я не люблю Виктора Гюго.

Баба посмотрел на меня.

— Дело вкуса, — заметил он, желая смягчить категоричность своей оценки.

— Так какую же книгу тебе дать? — спросил он.

— Ладно. Оставь… Не возьму сейчас ничего. Что-нибудь почитать я себе найду.

— Как хочешь. Я сам понимаю, что книг здесь не густо… Когда-то у нас была неплохая библиотека. Но знаешь, как это бывает: даешь книгу, а тебе ее не возвращают; много книг просто зачитали.

Я помог ему сложить книги в ящик и засунуть его под кровать.

— Это твоя комната? — спросил я.

— Моя.

Я взглянул на подушки и задал вопрос:

— А кто спит с тобой?

— Отец, — ответил Баба. — Мать и сестра спят в соседней комнате.

Мы вернулись на кухню.

— Где носит этих женщин? — проворчал Баба.

— Тебе опять захотелось есть?

— Нет, но пока они растопят плиту…

— Прости, что из-за меня у тебя пропал весь день.

— Брось, о чем ты говоришь! Мне было приятно побеседовать с образованным человеком. А вот ты, верно, соскучился.

— Ну, а если бы я не пришел, чем бы ты занялся?

— Как чем… По воскресеньям у нас обычно ходят в «Головорез». Пропустить стаканчик, перекинуться в картишки. В хорошую погоду мы делаем вылазки за город. В прошлые годы мы зачастили в Понтано — я, Васко, Пьеро.

Усадьба Понтано расположена среди голых холмов. В тех местах нет ни единого деревца. Только поля пшеницы, да луга, поросшие дроком. А у домов — грядки с капустой и артишоками.

— Ты не охотник? — спросил я у Баба.

— Нет. Мальчишкой я пару раз ходил на охоту. А потом бросил.

— А в «Головорезе» во что вы играете?

— Я больше в скопу, либо в брискола. Я не больно-то хороший игрок.

Когда я уходил, мать и сестра Баба все еще не вернулись.

— Ты пойдешь куда-нибудь? — спросил я его.

— Пока что нет… Побреюсь, — сказал он.

— А после ужина?

— Вернее всего — завалюсь спать, — ответил Баба.

По вечерам мы обычно играли в карты — мой отец, мать, сестра и я. За игрой отец веселел. Он играл весьма искусно. Того же нельзя было сказать о моей матери. Она старалась изо всех сил и когда проигрывала, досада на ее лице вызывала у отца смех.

Моя мать не могла играть, не разговаривая. Взяв в руки карты, она тут же принималась причитать:

— Ну и карта! Посмотрели бы вы, что мне сдали! Бедная я, бедная, вот так карта!

Отец ее одергивал:

— Помолчи, матушка. Мы же играем не в брискола.

Но порой она сидела молча, и тогда отец ее подзадоривал:

— Посмотрите-ка, у нее полным-полно козырей.

Погрузившись в свои подсчеты, мать не слышала его либо делала вид, что не слышит. Но отец не унимался. Тогда она выходила из себя:

— Отвяжись ты от меня. Я не могу разобраться в картах… Боже мой, что за мука.

Нередко мать, уверенная в том, что возьмет взятку, уже протягивала за ней руку, когда отец побивал карту и уводил добычу у нее из-под самого носа. Это выводило ее из себя:

— Вечно только бы досадить мне! Он сведет меня с ума.

Отец подмигивал нам и улыбался.

Иногда мать делала ошибку и, заметив ее, тут же забирала карту назад и клала на ее место другую. В подобных случаях отец бывал непреклонен.

— Плутовка, — говорил он, — положи назад туза.

Мать умоляла простить ей оплошность. Потом раздражалась:

— Я перепутала, хотела пойти двойкой, а пошла с туза.

— Тем хуже для тебя, — с улыбкой говорил отец.

Мать прижимала карты к груди, делая вид, что ни за что не уступит. Но в конце концов ей приходилось уступать, и она, причитая, выкладывала туза на стол. Однако даже тогда отец не оставлял ее в покое.

— Что за плутовка ваша мать, — повторял он, посмеиваясь, — Вот плутовка. Плутишка.