Словом, мой теперешний главный враг фактически теряется среди множества твердых тел, а мой страх и ненависть обращены уже против всех их и раздроблены. Одновременно вся ярость моего преследователя — убийцы, хотя и направлена только против меня, невольно распыляется, распространяясь на промежуточные объекты. Совершенно ясно, что и он в своих одновременных со мной расчетах называет «мы» — нашу колонну и «они» — колонну с поперечной улицы, и столь же очевидно, что, хотя мы оба преследуем совершенно противоположные цели, в наших расчетах много общего.

Я хотел бы, чтобы наша колонна двигалась сначала быстро, а затем очень медленно, иными словами, чтобы машины передо мной вдруг ринулись вперед, и я мог бы последним проскочить перекресток, двинувшись за ними на зеленый свет, а потом, едва я проеду, — чтобы, колонна замерла у светофора и простояла достаточно долго, и я мог бы свернуть на глухую улочку и исчезнуть. По всей вероятности, мой враг в своих расчетах пытается угадать, удастся ли ему миновать светофор сразу же следом за мной и не отстать до тех пор, пока разделяющие нас машины не свернут и число их не уменьшится настолько, что он сможет пристроиться за моей машиной или же мчаться рядом и, скажем, у следующего светофора из удобной позиции всадить в меня все пули своего пистолета (я безоружен) секундой раньше, чем зажжется зеленый свет, который позволит ему спастись бегством.

Короче говоря, я рассчитываю на неравномерность, с какой в длинной колонне машин период ожидания сменяется периодом движения, а на стороне моего противника — то преимущество, что для каждой отдельной машины в одной и той же колонне периоды движения и ожидания в среднем одинаковы.

Суть вопроса заключается в том, делится ли колонна на совершенно независимые друг от друга элементы, или следует эту колонну считать единым и неделимым телом, в котором единственное изменение может произойти в ночные часы, когда интенсивность движения резко падает, и в пределе не исключено, что лишь наши две машины будут по-прежнему двигаться в одном направлении и расстояние между ними будет неумолимо сокращаться. Одно в наших расчетах наверняка является общим: факторы, определяющие движение каждой отдельной машины, то есть мощность мотора и мастерство водителей, не играют почти никакой роли, так как все решает движение колонны, вернее, комбинированное движение пересекающихся автомобильных колонн всего города. Словом, и я, и человек, которому поручено убить меня, как бы зажаты оба в пространстве, движущемся по своим собственным законам. Мы оба словно впаяны в это мнимое пространство, которое складывается и вновь распадается и от изменений которого зависит наша судьба.

Самый простой способ избавиться от подобного положения — это покинуть машину. Если бы один из нас или мы оба вылезли из машины и пошли дальше пешком, то вновь оказались бы в истинном пространстве и получили возможность двигаться в нем. Но мы едем по улице, на которой стоянка машин запрещена. Значит, нам придется оставить машину посреди улицы, запруженной другими автомобилями. Моя машина так же, как и машина моего преследователя — краденые, и то, что мы бросим их, как только они станут ненужными, предопределено заранее. Я мог бы, пригибаясь, лавировать на бегу между машинами, чтобы спастись от пуль врага. Но мое бегство наверняка привлекло бы всеобщее внимание, и полиция немедленно бросилась бы за мной в погоню. А я не только не могу прибегнуть к защите полиции, но должен любой ценой избегать встреч с нею. Ясно, что я не могу вылезть из своей машины, даже если мой враг покинет свою. Когда мы застряли в колонне, я тут же с ужасом подумал, что сейчас увижу, как мой преследователь спокойно идет вперед на глазах у сотен людей, сидящих за рулем, осматривает одну за другой вытянувшиеся цепочкой машины, приближается к моей, всаживает в меня все оставшиеся в стволе пули и затем обращается в бегство. Мои страхи не были беспочвенными. В зеркале заднего обзора я вскоре увидел, как мой преследователь привстал и высунулся в приоткрытую дверцу, словно хотел разглядеть поверх стальных крыш застывших машин, почему мы стоим так долго, а немного спустя я увидел, как мой долговязый преследователь вылез из машины и сделал несколько шагов вдоль ряда. Но в этот миг по колонне пробежало легкое движение. Машины, стоявшие за покинутой машиной моего преследователя, начали яростно сигналить, и в мгновение ока водители и пассажиры с криком и грозными проклятиями выскочили на мостовую. Они наверняка настигли бы моего врага и силой вновь усадили бы его за руль, если 6 он сам не поспешил вернуться и тронуться дальше, позволив остальным машинам, пусть слегка, но все же продвинуться вперед. Значит, хоть на этот счет я могу быть спокоен; мы оба не в состоянии покинуть машину ни на минуту; мой враг никогда не осмелится преследовать меня пешком. Ведь если даже он сумеет пристрелить меня, ему не избегнуть ярости остальных автомобилистов, которые, верно, не преминут линчевать его не столько за убийство, сколько за то, что обе наши машины, застывшие посреди улицы, застопорят движение.

Я стремлюсь проанализировать все возможности, — чем больше частностей я приму в расчет, тем выше мои шансы на спасение. Впрочем, что еще мне остается? Мы не продвинулись больше ни на сантиметр. До сих пор я рассматривал колонну как линейную величину либо как поток, в котором отдельные машины текут в хаотическом беспорядке. Настало время уточнить, что в колонне автомобили идут в три ряда и что смены ожидания и движения в каждом из трех рядов не совпадают, и случается, что вперед удается продвинуться лишь правому ряду, либо только левому, или среднему, в котором, кстати, находится и моя машина, и машина моего потенциального убийцы. Если до сих пор я пренебрегал в своих расчетах столь очевидным обстоятельством, то это не только потому, что три правильных ряда образовались постепенно и я сам не сразу это заметил, но и по той простой причине, что положение от этого не изменилось ни в лучшую, ни в худшую сторону. Разумеется, разница в скорости между отдельными рядами оказалась бы решающей, если бы мой преследователь в какой-то миг смог поравняться с моей машиной, выстрелить и затем продолжить свой путь.

Но такая возможность тоже исключена. Если бы даже ему удалось, скажем, из среднего ряда перебраться в боковой (машины идут буквально впритык, но достаточно улучить удобный момент, когда в соседнем ряду возникнет небольшой интервал, и, не обращая внимания на отчаянные гудки клаксонов, протиснуться в него), я, наблюдая за врагом через стекло заднего обзора, тут же замечу его маневр, и у меня, благодаря разделяющему нас расстоянию, будет достаточно времени, чтобы совершить такой же маневр. Иными словами, я тоже смогу перекочевать в правый либо в левый ряд и, таким образом, сохраню между нами прежнюю дистанцию. Кроме того, у меня будет возможность попасть в крайний ряд с противоположной стороны: если мой преследователь пристроится в левом ряду, я смогу перебраться в правый, тогда нас будет отделять друг от друга не только некоторое расстояние по ходу движения, но и продольный барьер, который сразу станет непреодолимым.

Но предположим, что мы окажемся бок о бок в соседних рядах. Чтобы выстрелить в меня, ему тоже нужно будет улучить момент, не то он рискует застрять в хвосте колонны и ждать полиции, стоя вплотную к машине, за рулем которой сидит мертвец. Прежде чем моему преследователю представится удобный случай мгновенно и без помех выстрелить в меня, он должен неизвестно сколько времени ехать со мной рядом. А так как скорость движения в различных рядах изменяется неравномерно, то наши машины не смогут долго оставаться рядом. Не исключено, что мне удастся снова опередить его на то же расстояние, что, впрочем, не грозит моему врагу особыми неприятностями, ибо восстановится прежнее положение; куда хуже придется моему преследователю, если его ряд продвинется вперед, а мой останется на месте.

Если преследователь окажется впереди, я уже не буду преследуемым. А чтобы закрепить это новое положение, я могу тоже перескочить в его ряд, пропустив вперед несколько машин. Моему врагу придется подчиниться общему потоку движения, без какой-либо возможности вернуться назад, и тогда я, пристроившись в хвост моему преследователю, наверняка буду спасен. А у светофора, увидев, что он, скажем, свернул влево, я сверну вправо, и мы окончательно потеряем друг друга из виду.

Впрочем, при всех этих предполагаемых маневрах необходимо учитывать следующее: подъехав к светофору, тот, кто находится в правом ряду, должен свернуть вправо, а тот, кто в левом, — обязан свернуть влево (на перекрестке поздно передумывать); между тем едущие в среднем ряду могут сделать выбор в самый последний момент. Именно поэтому мы оба поостереглись оставить средний ряд; я хотел сохранить до последней секунды свободу выбора, а он — возможность свернуть в ту же сторону, что и я.