Внезапно я ощутил прилив энтузиазма; а ведь я и мой враг, выбрав средний ряд, проявили изрядную дальновидность. Как приятно знать, что сохранилась свобода выбора, и одновременно чувствовать, что тебя защищают надежные и крепкие тела других машин. У нас нет иной заботы, кроме как, сняв левую ногу с педали сцепления, мгновенно надавить правой на акселератор и туг же снова нажать левой ногой на педаль сцепления; и все это не по своему желанию, а подчиняясь общему ритму движения.

Сейчас я полон самого блаженного оптимизма» В сущности, наше движение ничем не отличается от любого другого движения, которое заключается в том, чтобы занять лежащее впереди пространство и оставить пространство позади. И вот, едва впереди возникает свободное пространство, я его захватываю, иначе его тут же захватит кто-либо другой; единственно возможное в пространстве действие — это поглощение пространства, я его поглощаю, едва оно образуется, и оставляю пространство позади, где его мгновенно поглощает следующий водитель. Короче говоря, никто не видит это пространство, и, возможно, оно вообще не существует; это лишь — протяженность вещей и мера расстояния. Скажем, расстояние между мной и моим преследователем состоит из числа промежуточных машин в нашем ряду, а так как число это постоянно, то и само понятие преследования весьма условно; с таким же успехом можно назвать преследованием положение двух пассажиров, едущих в разных вагонах одного и того же поезда.

Но если число промежуточных машин возрастет или уменьшится, тогда преследование вновь станет реальным, независимо от скорости движения наших машин и от свободы маневра. Мне надо быть повнимательнее: ведь обе такие возможности не исключены. Замечаю, что между тем местом, где я сейчас нахожусь, и перекрестком у светофора ответвляется маленькая улочка, скорее даже тупик, откуда тонкой, но беспрерывной струйкой вытекают машины. Достаточно одной из этих машин вклиниться между мной и моим преследователем — и расстояние между нами сразу возрастет, точно я внезапно устремился в отрыв. Между тем слева от нас, посреди улицы, тянется узенькая полоска, отведенная для стоянки машин. Если там есть или появятся свободные места, то достаточно будет нескольким промежуточным машинам свернуть на стоянку — и сразу дистанция между мной и моим преследователем сократится.

Нужно срочно найти выход, и так как свободен я только в моих теоретических выкладках, то мне и остается лишь еще более углубленно проанализировать создавшуюся ситуацию теоретически. Реальное положение вещей, хорошее оно или плохое, мне изменить не дано. Моему преследователю поручено догнать меня и пристрелить, мне же было сказано, что я могу лишь спасаться бегством. Инструкции эти сохраняют свою силу и в том случае, если пространство в одном или всех своих измерениях исчезнет, и всякое движение будет невозможно. Даже тогда я не перестану быть преследуемым, а он — преследователем.

Я должен одновременно учитывать две структуры: с одной стороны, весь комплекс машин, одновременно едущих по центру города, в котором общая площадь, занимаемая автомашинами, равна, а возможно, и превышает общую площадь дорог, и с другой стороны, комплекс взаимосвязей, возникающих между вооруженным преследователем и безоружным преследуемым. Обе эти структуры стремятся к отождествлению, в том смысле, что вторая заключена в первой, словно вода в сосуде, получает от нее свою форму и становится невидимой, так что посторонний наблюдатель не в состоянии различить в потоке одинаковых машин, какие же из них участвуют в смертельной охоте, и догадаться, что за невыносимым ожиданием на деле затаилась бешеная гонка.

Попробуем спокойно проанализировать каждый отдельный элемент. Преследование заключается в сравнении скорости двух тел, движущихся в пространстве; но так как мы убедились, что пространства не существует независимо от заполняющих его тел, то преследование будет состоять в изменении положения различных тел относительно друг друга. Следовательно, именно эти тела определяют окружающее пространство, и если такое утверждение внешне противоречит и моему опыту, и опыту моего преследователя, — ибо мы оба не определяем ровным счетом ничего, ни пространства для бегства, ни пространства для преследования, — то это объясняется тем, что речь идет не об отдельных телах, а о совокупности всех тел в их взаимосвязях, смелых решениях и колебаниях, рывках с места, сигналах фар и клаксонов, нервном покусывании ногтей и бешеном переключении скоростей: предельная, первая, вторая, предельная — и снова — предельная, первая, вторая, предельная…

Теперь, когда мы отвергли само понятие пространства (думаю, что и мой преследователь, томясь в ожидании, пришел к тем же выводам) и установили, что понятие движения предполагает не обязательно прохождение тела через ряд последовательных точек, а лишь нерегулярные и непонятные смещения тел, находящихся в той или иной точке, — теперь, быть может, мне удастся более спокойно воспринимать крайне медленное продвижение машин в колонне: ведь существенное значение имеет относительное пространство, которое образуется и изменяется вокруг моей и других машин в хвосте колонны. Словом, каждая машина находится в центре целой системы взаимосвязей, которая практически равнозначна другой такой же системе; иначе говоря, все машины взаимозаменяемы. При атом под словом машина я подразумеваю и сидящего в ней водителя. Каждый автомобилист отлично мог бы поменяться местами с другим автомобилистом, к примеру, я — с моими ближайшими соседями, а мой преследователь — со своими.

При этих перемещениях тел может выявиться основное направление движения, — скажем, направление, в котором движется наша колонна; хотя реально само движение происходит далеко не всегда, возможность движения в противоположном направлении совершенно исключена. А для нас двоих основным является то направление, в котором протекает преследование; между мною и моим врагом никакого взаимного перемещения не может быть, особенно же в направлении, противоположном направлению преследования. Это доказывает, что в нашем мире, где все, на первый взгляд, взаимозаменяемо, отношение преследователь — преследуемый является единственной реальностью, на которую можно полагаться.

Суть проблемы заключается в следующем: если каждая машина, при неизменном направлении движения и преследования, равнозначна любой другой машине в колонне, то свойства данной машины могут быть приписаны и другим. Следовательно, не исключено, что вся колонна состоит из преследуемых машин, иными словами, что каждая из этих машин удирает, как удираю я, от преследующей ее машины, в которой сидит человек с пистолетом в руке. Можно, однако, допустить и вероятность того, что водитель каждой машины в колонне преследует водителя другой машины с целью убийства, и тогда центр города внезапно превращается в поле битвы или место кровавого побоища. Независимо от того, верно ли мое предположение или нет, положение машин в колонне от этого нисколько не меняется. А раз так, я имею право отстаивать свою гипотезу и по-прежнему следить за позицией любых двух взятых наугад машин, приписывая одной роль преследуемой, а другой — роль преследователя. К тому же эта своеобразная игра помогает скрасить томительные минуты ожидания: достаточно лишь каждое перемещение машин в колонне истолковывать как эпизод в вероятном преследовании.