В 1911 году Филонов примыкает к "Союзу молодежи", созданному в Петербурге молодыми художниками, и участвует в его выставках. Затем совершает творческую поездку в Италию и Францию. Вернувшись в Россию, в 1912–1913 годах он создает серию картин в разных техниках, заявив о себе как крупный мастер, обладающий ярким, самобытным художественным языком, органично соединяющим символизм, модернизм и нечто совершенно особое, присущее только ему, Филонову, что сам он потом назовет "аналитическим искусством". Среди этих картин были небольшая акварель на бумаге "Мужчина и женщина" и монументальное полотно "Пир королей". Эта сумрачная картина, написанная маслом на холсте в черно-багровых тонах, изображает жуткую ночную трапезу не то библейских персонажей, не то людей и зверей. Картина производит неизгладимое впечатление. Завороженный сюжетом и его воплощением, поэт Велимир Хлебников назвал картину "пиром мертвых королей". Именно она в декабре 1941 года висела в промерзшей ленинградской квартире над головой умирающего от голода художника, и в той же комнате лежала и мучилась его парализованная жена. Филонов умер, глядя на "Пир королей". Эта картина особенная в его судьбе. Как и акварель "Мужчина и женщина", она после смерти творца хранилась у его сестры, а в 1977 году, вместе с другими работами Павла Николаевича, была передана Е. Н. Глебовой в дар Русскому музею. И с этими знаковыми для творчества мастера шедеврами связана еще одна криминальная часть "страстей по Филонову", тесно переплетенная с двумя предыдущими.

Перефразируя афоризм классиков про дурака, можно сказать, что если человек — мошенник, то это надолго, особенно если это алчный мошенник. Пример тому — биография уже хорошо знакомого нам трижды судимого Моисея Поташинского, который обожал деньги больше, чем Паниковский гусей. Свой третий срок — десять лет колонии строгого режима — он получил в 1979 году по уже знакомому нам делу "бандероли в Иерусалим".

Поташинский переправил своему тестю художественных ценностей на сотни тысяч рублей. По приговору суда контрабандист мог получить до 15 лет и закончить дни свои в местах не столь отдаленных. Однако, учитывая его содействие следствию и возвращению переправленных им за границу произведений искусства [53] , по ходатайству КГБ Поташинского досрочно освободили, надеясь, что на свободу он выйдет с чистой совестью. На воле бывший зэк-переплетчик купил недорогую дачу в Эстонии, но жить честной жизнью никак не мог. С его ремеслом и "знанием" эстонского языка в скучной прибалтийской республике делать было нечего. Поташинского тянуло на родину — в град Петров, который в 1991 году снова стал Санкт-Петербургом. В городе, который в воровскую ельцинскую эпоху прослыл криминальной столицей России, было где развернуться, особенно с талантами Моисея Залмановича. И Поташинский — сначала изредка, потом всё чаще — навещает Москву и Питер, где собирает на продажу новую коллекцию искусства и заводит полезные знакомства среди музейных работников, коллекционеров и разного рода дельцов. А заводить нужные связи Поташинский умел.

Физиогномически это был интереснейший тип, весьма похожий на французского комика Пьера Ришара, только ростом поменьше, да еще глаза — бегающие, плутоватые, в них прямо читалось слово "мошенник". На допросах в КГБ Поташинский держался "до последнего патрона", а когда уликами его прижимали к стене, говорил следователю сакраментальную фразу: "Ну вы же умный человек", — что в переводе означало: "Я готов колоться". Будучи неплохим психологом, Поташинский без труда находил тропки к сердцам и душам нужных людей. Среди них оказалась и научный сотрудник ГРМ Татьяна К., которая согласилась "на время" выносить Поташинскому из музея работы русских художников — то есть пошла на должностное преступление.

Мне об этом нелегко писать, потому что я хорошо знаю эту женщину — в 1980-е годы мы вместе учились на искусствоведческом факультете Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина в Ленинграде. Я бывал у нее дома — в коммунальной квартире на улице Салтыкова-Щедрина (ныне Кирочной), возле станции метро "Чернышевская". В 1988 году она первой рассказала мне историю про филоновских двойников и познакомила с Ковтуном, Селизаровой, а также другими посвященными в это людьми.

Бытовую атмосферу, в которой жила Татьяна, комфортной не назовешь. Коммунальная кухня, общие ванная и туалет, пьяница сосед, постоянные склоки — и так год за годом. Это травмировало психику горделиво-красивой ("многих кровей"), образованной женщины-искусствоведа, вынужденной ежедневно переживать ужасающий контраст между этой "бытовухой" и музейным "миром горним". И выносить это становилось все тягостней. Появились мысли об отъезде из убогого "совка", лишь бы зажить нормальной человеческой жизнью.

Кроме того, Татьяна одна растила красавицу дочь. Она в ней души не чаяла и хотела обеспечить девочке счастливую жизнь. В советские времена, худо-бедно, была некая стабильность, постоянная зарплата, возможность как-то планировать свою жизнь. Но на исходе "горбастройки" все полетело в тартарары, стало рушиться на глазах. А у Татьяны — взрослеющая дочь, которую надо было ставить на ноги. Ну а где взять деньги?

Тут-то и появился на ее жизненном пути Моисей Поташинский. Этот ловкий мошенник, словно змей-искуситель, влез в душу к несчастной женщине, убедив ее, что деньги достать очень просто. Ведь работая хранителем отдела графики в Русском музее, Татьяна, по его мнению, буквально сидит на деньгах. Любой рисунок известного русского художника можно дорого продать за валюту. Покупатель всегда найдется. Нужно только вынести из музея несколько рисунков, заменив их копиями. Продажу подлинников и изготовление двойников Поташинский брал на себя. И Татьяна клюнула на эту удочку.

Первые рисунки Маковского и Репина Татьяна вынесла Поташинскому в 1989 году. Затем последовали работы разных мастеров, заявки на которые делал "змей-искуситель". Потом на следствии Поташинский утверждал, что это не он Татьяну, а она его подвигла на эти деяния и именно она была организатором преступной группы. По гнилому своему нутру Поташинский спасал себя, топя других. Но прозрение насчет Моисея Залмановича пришло к Татьяне — увы! — слишком поздно. Поначалу их "творческое сотрудничество" складывалось весьма удачно и сулило многое. Даже скандал с филоновскими двойниками, получивший широкую огласку в 1990 году, не остановил процесс. И ясно почему. Тогда весь музей перетирал сюжет с "близнецами", а того, что творилось рядом, не замечали.

Но в 1992 году сотрудники отдела дореволюционной графики ГРМ обнаружили, что два числящихся в музее рисунка Константина Маковского, и среди них "Лесничий с ружьем", являются выполненными на скорую руку фальшивками. Эта новость просто ошарашила всех сотрудников музея, которые и без того еще не оправились от филоновских "страстей". Была назначена музейная проверка, в том числе фонда Филонова, которая вскрыла пропажу акварели "Мужчина и женщина", позже найденной в одной из московских квартир. Это был шок, поскольку акварель была украдена из музея после 1990 года, ведь раньше она там была. Значит, хищения продолжаются! На сей раз дирекция музея не стала медлить и сообщила о ЧП в компетентные органы. А те, не мудрствуя лукаво, скрытно установили в музейном помещении, где могло произойти хищение, видеокамеру.

Мне доводилось бывать в той комнате. Там сразу, как входишь, справа за дверью, — большое окно. Напротив — стеллажи с папками, где хранятся рисунки. А возле окна стоял рабочий стол, на который папку с рисунками клали для просмотра или отбора. Видеокамеру "дяди с Литейного" замаскировали в верхней части окна. При высоте помещения больше трех метров ее трудно было заметить, зато камера, направленная на стол, видела всё. И было зафиксировано, как Татьяна К., войдя в комнату и положив на стол папку с рисунками, производила манипуляции, заменяя один рисунок из папки на другой, который она приносила с собой.