Хотя, с другой стороны…

Да – вполне возможно: это ловушка! Его и горемычной Украйны вороженьки совсем, совсем не глупы! Они знают, каким образом и на чем можно обмануть многолетнего пленника.

Осторожно, Пилип, осторожно…

И гетман сдержанно спросил начальника охраны:

– А может, ты хотя бы что-то слышал заранее о визите этого капитана?

– Не слышал, мой господин, клянусь Великим Аллахом!

– Точно?

– Как можно, мой господин?!

Так, похоже, тюремщик не врет. Да и зачем ему лгать? Ведь за пленника он головой отвечает, и если с гетманом хоть что-то случится – и сам Али, и все его янычары умрут или на кольях, или в кипящем масле.

– Ты знаешь, откуда этот капитан взялся в Салониках?

– Как он утверждает, прибыл буквально только что.

– И сразу пожелал увидеть меня?

– Да, мой господин, сразу, едва лишь прибыл.

А может, это никакая не ловушка?..

А вдруг это настоящий посланец от любимой его женушки или кого-то из деток?! А он еще раздумывает, колеблется!!!

Хотя…

Нет-нет, все же надо быть более осмотрительным.

И пленник сказал:

– Хорошо, я приму этого Густава Бартеля. Только не наедине, а…

– Конечно, мой господин, конечно! Я и еще двое янычар будем вместе с вами, иначе нельзя.

Али вежливо поклонился и вышел прочь. Пилип замер посреди просторной комнаты. Однако невольно подался вперед, едва лишь сопровождаемый янычарами и главным тюремщиком шведский капитан переступил порог комнаты.

– Имею честь отрекомендоваться: Густав Бартель, гвардии капитан его величества, – сказал визитер, одновременно вежливо кланяясь. Но не дослушав, гетман лишь махнул тюремщику рукой и растроганно пробормотал:

– Оставь нас с этим человеком наедине. И ты, и твои воины.

– А не слишком ли вы, господин мой!.. – повысил было голос Али.

– Оставьте нас вдвоем, прошу! – теперь и Орлик повысил голос. Хотя уже давно, казалось бы, смирился с положением арестанта.

– Как же так, мой господин?!

Наверное, в мыслях своих несчастный Али уже видел себя насаженным на длинный кол или погруженным по шею в кипящее масло.

– Господом Богом клянусь и своей казацкой честью, что ни я, ни мой нынешний гость не станем предпринимать никаких шагов, направленных на нарушение моего нынешнего статуса. Можешь не бояться этого.

Гетман истово перекрестился.

– Хорошо, как мой господин пожелает, так пусть и будет.

Али обернулся к янычарам, махнул рукой, и тюремщики вышли прочь. Едва лишь двери за ними затворились, как Пилип Орлик бросился к гостью, крепко обнял его, трижды расцеловал и сказал растроганно:

– Ну, вот я и дождался наконец-то свидания с родным человеком!

– Здравствуйте, отец!

– Григорий!

– Отец!

– А почему это мы стоим?! Ты же, наверное, притомился с дороги…

Они зашли в глубь комнаты и уселись на подушки дивана. Гетман отодвинулся подальше и, прищурив глаза, принялся рассматривать сына. Совсем взрослым уже стал…

Господин капитан шведской гвардии Густав Бартель…

– А что это, Григорий мой дорогой, за лицедейство? Отчего ты настоящим именем не назвался? Ты же к отцу родному шел, не к чужому.

– Ваша правда – к отцу. Но ведь через чужих людей!

– Это люди султана Ахмеда…

– Да, знаю. Тем не менее, все же следует быть поосторожнее.

– Даже с ними?

– Или забыли вы, отец, о печальной судьбе Войнаровского?

– Разумеется, сынок, я все помню… – вздохнул гетман и прибавил уныло: – И понимаю твою предусмотрительность. Да, сынок, жадность человеческая не знает границ, и хоть как эти янычары ни боятся своего султана, даже они не откажутся от горстки золота в обмен на любые сведения о неожиданных гостях заключенного в Салониках казацкого гетмана. Ты прав, сынок, прав…

Некоторое время они молчали.

– Но не печальтесь, отец! – Григорий вдруг оживился. – Похоже, наша звезда всходит на небосклон и в ближайшее время все может измениться к лучшему.

– Что ты имеешь в виду, Григорий?

– Известно ли вам, что происходит сейчас в новой имперской столице московитов – в Санкт-Петербурге?

– Думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, что человек в моем положении… – начал было гетман. Не дослушав, Григорий кивнул и сказал:

– Так вот вам, отец, отрадная новость: четыре месяца назад император Петр II умер от оспы.