– Ах ты ж, морда татарская, нехристь, чума на твою голову, что за околесицу ты несешь?! Аль ты в своем уме, аль уж не знаю, что и думать о тебе, пес нечестивый?!

– Мой не глупый савсем, мой какий хотеть, такий и продавать, – ответил на это Григорий и, подпустив в голос легенькие нотки наглости, прибавил: – Это твой дурак!

– Что-о-о?! – у бедного повара аж дыхание перехватило.

– Эге, савсем-савсем глупый! – Григорий широко улыбнулся, зачерпнул полную пригоршню изюминок, ткнул под нос ошарашенному покупателю и залепетал, нарочно перекручивая слова: – Сматри суда, какий кароши изумки – о!.. о!.. о!.. Саладкий – какий чистый мед!.. Черный – какий глаза твой женщина!.. Балшой – какий твой шиш!.. Во!!!

И чтобы окончательно разозлить повара, Григорий бросил пригоршню изюминок назад в мешок, скрутил и ткнул повару в лицо кукиш. Вся ярмарка так и взорвалась искренним хохотом: еще бы – нашелся же глупый татарин, который средь бела дня так поиздевался над ненавистным московитом! Не смеялся лишь оскорбленный до глубины души повар… и еще двое слуг, которые внимательно следили за развитием скандала, притаившись за телегой опошнянского гончара. Григорий знал, что именно они будут докладывать через некоторое время своему господину, казацкому полковнику: «Вот уж выкинул гетманыч кумедию, так выкинул! Если бы не знали, кто он на самом деле, ни за что бы не подумали чего-то другого о том спектакле!..»

Между тем оскорбленный до глубины души повар призвал «всех честных христиан» выкинуть слабоумного татарина вон с ярмарки. Втайне усмехаясь в длинные усы, несколько мужчин окружили их кольцом. Один из них вежливо обратился к Григорию:

– А что, Ахмедка, как бы тебе… в самом деле того… убраться отсюда?

– Оно бы и к лучшему, – добавил другой.

– Почему мой убираться? Ярмарка Сарочинцы ай-ай какий кароши!

– Не знаешь ты ничего… – осторожно сказал третий, но, взглянув исподлобья на повара-московита, не осмелился уточнить, чего именно не знает заезжий татарский гость.

– Неправда, мой всо знать! – стоял на своем Григорий. – Мой многа-многа ездить продавать многа-многа изуминки, мой всо-всо знать! Не обмануть, не-не, никада-никада! Ахмедка тшесни-тшесни!

Впрочем, затягивать перепалку бесконечно он действительно не мог. Вскоре все и в самом деле закончилось, причем именно так, как вчера вечером предвидел гетманыч: смертельно оскорбленный повар-московит что-то сказал двум солдатам, несшим за ним покупки, один из них убежал прочь и через несколько минут вернулся с подмогой. Слуги господина полковника обеспокоенно подались вперед, но все же вмешаться в спор с московскими солдатами не осмелились.

Да и зачем, в самом деле? Ведь под веселый хохот толпы, грубую солдатскую брань и похвальбы в адрес «кароши изуминки» московиты повели себя точь-в-точь так, как и предвидел заранее Григорий: всем скопом набросились на «наглого Ахмедку», погрузили его вместе с мешком изюма на серого ослика и под конвоем выпроводили с торжища.

– Смотри у меня, вдругорядь чтоб и носу твово здесь близко не было, морда татарская! – крикнул на прощание повар. – А сунешься – так уж не взыщи! Уж я тогда позабочусь, чтоб нос-то тебе быстренько укоротили. Понял, сволочь?!

Итак, после вчерашнего свидания с паном полковником Григорий спокойно, не спеша, с надежным сопровождением беспрепятственно отбыл с Сорочинской ярмарки – чего он, собственно, и добивался! Солдаты-московиты ничем не досаждали мнимому татарину, а когда вывезли «Ахмедку» в чистое поле верст за десять от торжища, то вернулись назад, напоследок напомнив распоряжение повара: никогда и носа не совать сюда!..

Выполнить это было тем легче, что Григорий сердцем чувствовал: по родной украинской земле выпало путешествовать в последний раз. В самом деле, на что еще можно надеяться, когда запорожские казаки все до единого присягнули на верность царице Анне Иоанновне?! [41] Гетманыч вспомнил, сколько всего произошло на протяжении последних месяцев…

Реставрация Станислава Лещинского провалилась – да. Казалось, предшествующая договоренность, достигнутая в мае прошлого года в кабинете великого визиря Ваган-паши, утратила силу. Как вдруг – неожиданное известие: умер гетман Данило Апостол! Это означало, что ненавистная Московия лишилась послушной марионетки, которая номинально руководила порабощенной Украйной. Такой шанс нельзя было терять – на сцену надлежало во что бы то ни стало вывести гетмана в изгнании Пилипа Орлика!

Причем немедленно!

Поэтому в первый же день февраля Григорий отплыл из Тулона в Стамбул, имея при себе письма его королевского величества Луи XV к крымскому хану (конечно, послание было написано на шелковой ткани и зашито в подкладку камзола). В письме содержалось безоговорочное требование Франции: освободить гетмана Пилипа Орлика и поддержать казацкое выступление мощным ударом по всему югу владений московитов. У Григория не было никаких сомнений: его товарищ детства Каплан-Гирей так и сделает! Ведь он давно выказывал готовность к сепаратным действиям, а теперь, вооружившись настойчивым требованием французского монарха, начнет войну еще более охотно.