— То-то, голубка, пожалуйста! — снова принялись кланяться ей бабы. — А главное, чтобы билет-то выправить им… на льготу-то. А уж мы тебе за то во как благодарствовать будем! По весне опять с поклонным придем, холстов принесем.

Остальные мальчики оказались уже не новичками: они отбыли в школе прошлую зиму и заявили, что читать и даже писать еще не разучились за лето и хотят продолжать ученье. Но едва Тамара разговорилась с ними, как сзади побежал к ним какой-то мужик и, с налету, прямо цап одного из них за шиворот!

— Ты это что, пострел, а?.. Из дому сбег?.. В школу тебе, а?.. Дома работы полны руки, а ты в школу?! Сестренку в зыбке покачать некому, а тебе шалберить!? Я те дам!.. Я те покажу школу!.. Пшел домой паршивец!

Двенадцатилетний мальчик и опомниться не успел, как родитель оттаскал его за вихры и погнал перед собою до дому, продолжая по пути накладывать ему по загривку.

Тамару до такой степени поразила эта неожиданная сцена, что она не нашлась даже, что сказать, а не то чтобы вступиться за мальчика. Но случай этот самым наглядным образом объяснил ей почему крестьянские матки торопятся приводить своих ребят в школу такими еще малыми: и билетом на льготу заручиться-то им хочется, и помощник по домашней работе нужен в семье, между тем как школа отрывает его от дому.

На следующий день у нее в школе прибавилось еще несколько учеников, так что всех собралось человек четырнадцать разных возрастов, и из них более чем на половину прошлогодних. Это был для Тамары уже большой и неожиданный успех, объясняемый, впрочем, более интересом к ее собственной личности, как новой учительницы, чем стремлением к учению. Последнее подтверждалось и еще одним обстоятельством, которого она тоже никак не ожидала: вместе с учениками пришло и несколько взрослых, преимущественно отцов, из числа степенных мужиков, нарочно явившихся послушать, как и чему будет учить новая учительница. Они так прямо это ей и высказали, — пришли-де послушать, и степенно расселись себе рядком на одной из задних скамеек. На такое внимание к себе и к учебному делу со стороны отцов Тамара никак не рассчитывала. Это была для нее совершеннейшая новость. — «Неужели, думалось ей, темный мужик может интересоваться таким делом и что-нибудь понимать в нем?» Однако же она и виду не подала им о своем сомнении и тотчас же принялась за первый свой урок, достав предварительно из шкафа несколько учебных пособий для классного чтения.

— Ну, садитесь, дети, — предложила она ребятишкам, разделив их по возрастам и заняв сама место за учительским столом, против передних нарт.

Дети гурьбою, теснясь и толкаясь, споря из-за мест и шагая по скамейкам один через спину другого, расселись наконец за четырьмя передними нартами. Говорок и перешептывание между ними мало-помалу затихли, все успокоились и приготовились слушать.

Учительница раскрыла одно из пособий и уже хотела было начать, как вдруг на задней скамье поднялась во весь рост почтенная фигура пожилого крестьянина.

— Извините, госпожа, на мужицком нашем слове, — начал он, слегка запинаясь, очень сдержанно и вежливо, но не совсем довольным и даже как будто обиженным тоном, — на селе вот болтают, быдто ваша милость того… маленько… из жидов быдто будете.

Тамару точно бы что в сердце кольнуло. — Опять это ее вечное жидовство… Господи, да доколе же! — Она невольно вспыхнула и, не понимая, к чему могла бы вести эта прелюдия, вопросительно смотрела на говорившего встревоженными и растерянными глазами.

— Мы-то и не поверили было, — продолжал тот, — мало-ль какой пустяковины пустельга мелет! — Ан выходит одначе же, быдто оно и на правду похоже, не в обиду вам будь сказано.

Оскорбленная и смущенная до крайности девушка, пересиливая свое волнение, просила его высказать яснее, чем это вызвано с ее стороны такое обидное для нее замечание.

— Да как же, сами подумайте, — заговорил мужик, но уже с более мягкой укоризной в голосе. — Мы хоша и простые люди, а почитаем так, что школа — дело, значит, Божье, святое дело, и надо бы ему, по-нашему, по мужицкому разуму, зачал-то класть с благословения да с молитвой, а не то что… У нас так не водится.

— Да, вы правы, — покорно согласилась, спохватившись про себя, Тамара, и чтоб скорей поправить свой существенный промах, сделанный ею чисто по недомыслию, от непривычки к новой своей роли, тотчас же пригласила детей встать и повернуться лицом к иконе, а сама громко и внятно прочитала затем на память «Царю небесный», «Отче наш» и «молитву перед учением», истово осеняя себя по временам крестным знамением. «Пускай же видят, что я такая же, как и они, христианка и православная!»-думалось ей при этом.

— Вот теперь как след! — удовлетворенно заметил ей мужик, с благодарным поклоном.

По выражению лиц его и остальных родителей, Тамара поняла, что после этой молитвы они совершенно примирились с нею и что подозрения их насчет ее жидовства рассеялись. Это намного успокоило и, в свой черед, примирило и ее с ними, тем более, что в душе она сама сознавала себя виноватою, и ей стало очень на себя досадно за свою оплошность.

Прежде чем приступить к обучению, ей хотелось проверить знания учеников прошлогоднего курса, чтобы знать, с чего отправляться с ним далее. Поэтому она попросила их показать ей наперед чему и как они обучались.