– Спокойно, уверенно, без суеты и авралов бесконечных?

– Охо-хо, Зинаида! Когда это в нашей стране без авралов и суеты? Хотелось бы так!

– А я научилась себя ценить и уважать как специалиста. И ценить жизнь в целом. Не оставляя ее полностью на работе. А еще научилась говорить «нет». И как бы ни уговаривали, ни просили-умоляли: «Зинаида Геннадьевна, это срочно-пресрочно! Дело рушится! Спасите-помогите!» Я четырнадцать лет в профессии, и ни разу не было не срочно. И все рушится, и дело рассыпается, преступник уходит, а его наказание откладывается. И все пропало? Ни-че-го подобного! Догоните, дело оформите, доказательную базу составите, а у меня рабочий день закончился! Я в зоопарк с Риткой и детьми намылилась. И никакая необычайно срочная экспертиза меня не заставит променять это счастье на работу! Поэтому стандартные обвинения в игнорировании жизни и полном погружении только в работу я считаю обоснованными. После расставания с Костей я еще так года три пробегала, кандидатскую защитила, пережила пару романов мимолетных. Но остановилась, когда осознала, что за очередным завалом на работе неделю Ритке не звонила, на звонки ее не отвечала, только – «привет, все нормально, очень срочная работа. Пока!» Вот тогда-то я и поняла, что могу жизнь мимо пропустить и не заметить! А у Кости – все по-прежнему, в бегах. И очень многие так живут: для них существует только работа, а жизни нет.

– Значит, ты мудрее меня, – загрустил Захар.

– Да ладно! – отмахнулась Зинаида. – Просто у меня есть из-за кого отстаивать право на личную жизнь, на общение с теми, кого люблю: Ритка, семья, дети, да и я сама у себя есть. Вот твой Никита приедет – и ты тоже захочешь больше времени проводить с сыном, жертвуя сверхурочной работой.

– Само собой. Постараюсь проводить с ним как можно больше времени, – согласился Захар.

Они помолчали.

В темноте напряженно повисло несказанное. Осязаемо, ощутимо, пугая возможным откровением…

«У меня есть из-за кого – Ритка, семья, дети…»

«Проводить с ним как можно больше времени…»

Как кастрация полной жизни! Урезание! Недоговоренность обоюдная….

Дети, родственники, друзья – и больше нечем дышать, гореть, плавиться, с ума сходить, ночами не спать.

Любить, рваться навстречу!

Полдыхания, полжизни, полнакала, зато свобода полной ложкой!

В темноте, в тишине, они обменивались мыслями, напряженным чувствованием, пониманием того, что недоговорили друг другу и что хотели сказать…

Молчание – разговор мистический. Странный, клубящийся по углам, манящий чем-то запретным, – тягучее молчание, из которого есть только два выхода: шутка, смех или…

– Я… – попыталась сказать о чем-то Зина.

– Тс-с-с… – протянул Захар, останавливая ее ненужные сейчас слова.

Он встал, подошел к ней и присел на корточки рядом.

Как он ее отыскал-то в этой темноте кромешной?

Безошибочно.

Не сделав ни одного лишнего движения, не шаря в темноте беспомощно вытянутыми руками. Нашел. Сразу, как по магнитной стрелке компаса.

Он дотронулся кончиками пальцев до ее лица, легко, как лепестками цветочными, провел по бровям, носу, обвел пальцем контур губ.

Зина закрыла глаза и поплыла куда-то, тая под этими еле уловимыми прикосновениями – поплыла-а-а!

Захар опустился на одно колено, наклонился и легко, осторожно прикасаясь, поцеловал ее губы.

Три минуты – полет нормальный! Зинуля стартанула в космос!

Как наваждение, нежное, медленное колдовство…

И – в секунду – все переменилось, сменив тона, окраску, ритм музыки, сердцебиение. Их обожгло желанием!

Он переместился, обнял ее, прижал к себе сильно и поцеловал по-настоящему, уже далеко не нежно, а напористо, сильно, зовя за собой, требуя, обещая…

Куда-то в неизвестную бездонность улетела одежда, исчезая бесследно, а вместе с ней – условности, сомнения, необходимость в словах. Первобытная темень, первобытное единение в ней мужчины и женщины – самое мудрое, самое сложное, самое простое!

Они стонали в унисон, торопились познать друг друга, целовались не останавливаясь. И, не выдержав, не выдержав – ну, невозможно же! – он вошел в нее резко, сильно, победителем-побежденным, а она приняла его, подчиняясь-побеждая…

Увидеть настоящие искры в глазах, как оказалось, можно только в темнотище…

И кричать, ничего не боясь, не смущаясь, не сдерживая себя, достигнув вершины личного, одного на двоих, Эвереста.

И, обнявшись вдвоем, плавно, как на парашюте, падать, падать с него, падать…

– Я когда увидел тебя… – стал говорить Захар, переведя дыхание, у нее над плечом, оттуда, где находилась его отяжелевшая голова.

И в это время зазвонил телефон где-то в неизвестной непроглядности.

– А, черт! – ругнулся Захар.

Пришлось встать, шарить в полной темноте в поисках пиджака, кармана на этом предмете одежды и заливающегося истошной мелодийкой телефона.

– Да! – ну о-о-очень недовольно ответил Захар Игнатьевич.

– Захар Игнатьевич, это Маргарита Аркадьевна. Квартиру осмотрели? Вам понравилось? – не убоялась его грозного рыка Ритка.

– Нет, Маргарита Аркадьевна, не посмотрел я квартиру, – тут же забыв о недовольстве, улыбнулся Захар.

– Почему? Разве Зинаида вам ее не показала?

– Зинаида Геннадьевна не смогла провести показ, потому что вы, Маргарита Аркадьевна, уходя, закрыли нас в гардеробной комнате, – веселился Захар, но твердость в голосе удерживал.