– Я где-то оставила сумочку – но где?

В этом саду, насколько ей было известно, нет указателей сторон света, по которым можно было бы ориентироваться. Она почти все время шла по траве – вот и все, что она помнит. Даже дорожка в Дом орхидей теперь разделилась на три. Но в Доме орхидей сумочки не оказалось. Стало быть, она ее забыла на скамейке. Они повернули обратно с озабоченным видом людей, которые что-то потеряли. Как выглядела ее сумочка? Что в ней было?

– Кошелек – билет – пачка писем – бумаги, – взволнованно перечисляла Кэтрин.

Денем быстро пошел вперед, и она еще не успела дойти до скамейки, как он издали крикнул ей: «Нашел!» Дабы убедиться, что все в целости и сохранности, она разложила вещи у себя на коленях. Странная коллекция, подумал Денем, разглядывая ее с живейшим интересом. Золотые монеты запутались в ленте узкого кружева, были там письма, судя по всему, личного свойства, пара-тройка ключей и список дел, через раз помеченных крестиками. Но успокоилась она, только когда убедилась в целости одной бумажки, настолько старательно сложенной, что о содержании ее Денему оставалось лишь гадать. Кэтрин была рада и так благодарна ему, что сразу же призналась: она долго думала над тем, что он говорил ей относительно своих планов.

Но он прервал ее:

– Давайте не будем об этом, все это довольно скучно.

– Но я полагала…

– Скучно и неинтересно. Мне не следовало бы вас беспокоить…

– Так, значит, вы решились?

Он нетерпеливо вздохнул:

– На самом деле это уже не важно!

– Вот как? – произнесла она, не зная, как реагировать на подобное заявление.

– Я хочу сказать, что это важно для меня, но больше никому не интересно. Во всяком случае, – добавил он чуть мягче, – по-моему, вам совершенно ни к чему вникать в чужие неприятности.

Должно быть, она слишком явно дала ему понять, что ей этого хватает с избытком, спохватилась она.

– Мне, право, неловко, что я такая рассеянная, – начала она, вспомнив, как часто Уильям упрекал ее в этом.

– Это и неудивительно, ведь у вас столько других забот, – заметил он.

– Да, – машинально кивнула она и залилась румянцем, смутившись. – Нет, – поправилась тотчас, – то есть ничего особенного. Я просто думала о разном. Но вообще, мне здесь было так хорошо! Я даже не припомню прогулки приятней. Но я хочу знать, что вы решили, если вы не против поделиться со мной.

– О, все уже решено, – ответил он. – Я еду в этот медвежий угол, чтобы заняться там бесполезным бумагомаранием.

– Как я вам завидую! – сказала она совершенно искренне.

– Ну да, коттедж можно снять за пятнадцать шиллингов в неделю.

– Коттедж можно снять… это да, – ответила она. – Вопрос только в том… – Она умолкла. – Мне хватило бы двух комнат, – продолжила она, – одна для еды, другая для сна. Да, но лучше пусть будет еще одна, просторная, под самой крышей, и садик, где можно выращивать цветы. И чтобы там тропинка – к реке или к лесу, и море невдалеке, чтобы слушать по ночам шум прибоя. Корабли, исчезающие за горизонтом… – Она остановилась. – Вы будете жить возле моря?

– Полное счастье в моем представлении, – начал он, не отвечая на ее вопрос, – жить так, как вы сказали.

– Ну так теперь вы это сможете. Вы будете работать, я полагаю, – сказала она, – работать все утро, и затем после чая, и, может быть, даже по вечерам. И никто вам не будет мешать.

– Но долго ли можно выдержать в одиночестве? – спросил он. – Вы никогда не пытались?

– Однажды, и это продолжалось три недели, – ответила она. – Родители были в Италии, и так случилось, что я не могла поехать с ними. И целых три недели я была целиком предоставлена самой себе, единственный, с кем я говорила за это время, был бородатый мужчина в кафе, куда я заглянула днем, чтобы перекусить. Потом я возвращалась домой и… ну, в общем, делала что хотела. Понимаю, это не очень приятная черта характера, но я терпеть не могу, когда рядом люди. Бородатый мужчина, которого встречаешь время от времени, куда интересней – он со мной никак не связан, не мешает мне идти своей дорогой, и мы оба понимаем, что, вероятно, больше никогда не встретимся. Следовательно, мы оба можем быть искренними, что совершенно невозможно с друзьями.

– Чушь, – сказал на это Денем.

– Почему чушь? – удивилась она.

– Потому что вы сами не верите тому, что говорите, – возразил он.

– Вы такой правильный, – сказала она, поглядев на него с улыбкой. Как он категорично, непререкаемо судит обо всем и какой вспыльчивый! Сначала приглашает ее в Кью – якобы ему нужен ее совет, затем заявляет, что все уже сам решил, а потом ее же еще и упрекает! Полная противоположность Уильяму Родни, подумала она: небрежно одетый, в поношенном, плохо сшитом костюме, не избалованный мелкими жизненными удобствами, он был до такой степени неловок и косноязычен, что почти невозможно было понять, что он за человек. То умолкал, то вдруг принимался с жаром поучать – и все не к месту. И все же он ей нравился. – Значит, я не верю тому, что говорю, – продолжала она добродушно, – и что из этого следует?

– Сомневаюсь, что вы искренни, когда говорите о своих предпочтениях, – ответил он серьезно.

Кэтрин вспыхнула. Он сразу нашел ее слабое место – ее помолвку, и в его словах была доля истины. Но в любом случае он не имеет права ее упрекать – эта мысль ее немного утешила, однако нельзя же сказать ему прямо, как обстоят дела, и придется терпеть его гневные выпады, хотя в устах человека, который сам вел себя не лучшим образом, они вовсе не так обидны.

Тем не менее все сказанное задело ее, отчасти потому, что он, судя по всему, забыл о собственном промахе с Мэри Датчет, что было странно, поскольку говорил он всегда очень внушительно, почему – она пока толком не понимала.