Пашка, еще ухмыляясь мальчишеской улыбкой, вылетел в коридор и побежал направо, небрежно кинув на ходу:

— Иди за мной!

Мы носились по зданию минут пять и наконец оказались в темном коридоре пятого этажа. Здесь Седов отпер кабинет в самом дальнем углу, втолкнул меня внутрь, велел ждать, а сам снова смылся в неизвестном направлении. Я огляделась: кабинетик был маленький, косые лучи сентябрьского солнца едва проникали сквозь давно не мытые стекла. Окно выходило во двор, и мыть его по Уставу не полагалось. Я ждала долго, минут сорок, но терпения вполне хватало. Тем более что мне надо было сосредоточиться на предстоящем разговоре.

Я бесцельно бродила по лабиринту своих мыслей, натыкаясь на тупики, возвращаясь назад, снова пробираясь вперед, сворачивая, поворачивая… Выхода не было. «В лабиринте всегда есть выход, в этом смысл лабиринта!» — сказал когда-то очень, очень давно Тимур. Вдруг дверь резко открылась, и вошел Ганжа. За ним следовал посерьезневший Седов. Он усадил вора по одну сторону стола, а меня — напротив. Сам сел сбоку, так, чтобы видеть и домушника, и рыжую Варю.

— А ты без одежды лучше смотришься, — нагло сказал Ганжа, похабно ухмыляясь и желая, кажется, смутить меня. Господи, вот уж чем меня не проймешь, так это подобными шутками.

— А ты почаще ко мне заглядывай, — отозвалась я. — Как нога? Не болит?

Ганжа уже собрался ответить мне по полной программе, но Седов перебил нас:

— Давайте по сути, Варвара Игоревна! Спрашивайте его, у вас мало времени.

— Ладно. — Я подумала пару секунд. Вор сально смотрел на меня, вспоминая детали моего костюма Евы. — Валерий, скажите, это правда, что ваш брат учился в училище с моим мужем?

— Да, — кивнул он. — Мой брат-близнец. Мы единоутробные, однояйцевые близнецы, двойняшки. Он вылез из мамочки на пятнадцать минут раньше меня, а вот в землю его закопали пятнадцать лет назад!

— Он умер?

— Не живьем же его закопали! Умер, умер.

Может, это связано хоть с чем-нибудь в моем лабиринте?

— Валерий, как он умер?

— На тачке разбился. — Он поднял реденькие бесформенные брови. — А ты что же, не знаешь?

— О чем?

— Ну, так за рулем твой благоверный сидел. Они еще в училище учились. На тачке папаши Кирина. Ты не знала? — Он ехидно прищурился.

— Мы с ним позже познакомились, — холодно ответила я. Вот откуда головные боли Тимура — последствия аварии! И вот почему нет фотографии в выпускном альбоме.

— Ага, — он развернулся к Седову. — Вот ее муженек укокошил моего братца, а ему — ничего! Я, значит, виноват во всех грехах человечества, а ему — ничего!

— Разбирательство было? — спросил его Павел. Я сидела вся холодная.

— Было, — он пожал плечами и снова развернулся ко мне. — Несчастный случай! А я был в машине, видел, какой это несчастный случай! Багров гнал сто километров в час, а на трассе ограничение — шестьдесят. Мы ночью ехали, свидетелей не было, дождь шел. Пока менты прибыли — все тормозные пути размыло. Кто скажет, с какой скоростью Тимур гнал?

— Машина перевернулась? — Любопытный Паша уже заинтересовался этим делом.

— Нет, в дерево врезалась. На повороте занесло.

Тон Валерия заметно поменялся с начала разговора. Теперь он не пытался пошлить или хорохориться. В его тоне было мрачное удовлетворение от несправедливости закона.

— Тимур твой отделался сотрясением мозга и синяками, у меня была нога сломана, а брат — погиб на месте.

— И как Тимур реагировал? — подала я голос.

— Какая разница, как он реагировал! — обозлился Ганжа. — Он убил моего брата! Ну плакал он, убивался, переживал, но сути это не меняет! Он убил моего брата.

— Так, так, — снова вмешался Седов. — Интересно, а ты знал, что лезешь грабить убийцу своего брата?

— Знал? — возмутился вор, — Да я эту хату год выпасывал! Нет, этот козел, Багров, заплатить должен мне за брата. Валька в земле, а этот живет, процветает. Вот у тебя, мент, какая хата? А у нее? — Он указал на меня пальцем. Я вспомнила присвоенного дедулей Гогена и действительно испытала чувство вины за свои жилищные условия. Ганжа продолжал: — Что, Валька хуже Тимурика малевал? Да херня полная! Он был ого-го! Теперь от Вальки остались одни кости, а этот кривоногий горя не знает. Я должен был наказать этого узкоглазого! Пусть бы остался без гроша, пусть бы квартирку свою продал да поскромнее пожил…

— А на допросе ты другое рассказывал, — заметил Паша с чувством глубокого профессионального удовлетворения, как только в речи уголовника образовалась маленькая пауза. — Говорил: случайно попал к Багрову, просто хата богатая, вот ты и влез. Все, время вышло, пойдем, гражданин Ганжа! Варя, подожди меня здесь.

Ганжа встал, молча повернулся к выходу и пошел к двери. Только сейчас я заметила, что руки у него в наручниках. Наверное, он теперь каялся, что не сдержался и разболтал про свой замысел. Однако нечего корчить из себя Робина Гуда и приписывать своим уголовным деяниям высокую мотивацию. Хотел ты, Ганжа, только поживиться, вот и все!