Дед замолчал.

— Так ты совершил преступление? — спросила я тихо у деда.

— Да, — ответил он твердо и даже немного вызывающе. — Да! Я совершил преступление. Я обокрал Семена Байгера, и я украл у государства полотно Поля Гогена, которое стоит миллион долларов. Вот так. И не смей меня осуждать! Не смей! Я так и не решился показать «Натюрморт» Рите. Она бы никогда не прикоснулась к украденной картине. Просто говорить не о чем.

А я не верила своим ушам: после того, как за Семеном закрылась дверь, мой дед преспокойно собрал свои вещи и укатил вместе с Гогеном в Гродин, к семье. Оказывается, он уже получил распоряжение отправляться в Питер, а перед новым, весьма ответственным заданием деду полагался отпуск на две недели. Дед хотел сразу же отдать картину дочери, но встретился с ней и учинил обычный в их отношениях скандал. Разозлился не поймешь на что, раскричался на виновницу всех бед в семье, сам же на нее потом обиделся и раздумал дарить Гогена. Позже ему стало ясно, что это оказалось к лучшему: болезненная честность Риты отвергла бы подношение. Обмануть же ее, придумать правдоподобную и чистую версию обретения столь ценного произведения искусства дедушка Зина не сумел. Сам лгать был не приучен.

— Да и что бы она сделала с полотном? — покачал головой дед. — Продать бы не сумела, хранить в тайне — тоже.

По своему простодушному нраву Риточка привыкла держать дом открытым для друзей и знакомых, делиться всем: и радостями, и бедами. А тут настоящий, подлинный Гоген! О нем через пять минут знали бы все в Гродине. Тогда дед сохранил бесценный «Натюрморт» у себя. Своей жене, бабушке Маше, которую я совсем не помню, он ничего не сказал. Просто спрятал обернутый мешковиной холст на дне большого чемодана, с которым ездил по местам своего назначения долгие годы. Буквально через год после события умерла бабушка Маша. Через десять лет случилась трагедия с Ритой. Незадолго до этого дедушка Зина отдал Гогена папе. Он остался очень доволен деятельностью зятя, сумевшего получить максимально возможную сумму за картину с туманной историей и разместившего денежки весьма разумным образом. Теперь дед был спокоен за меня, за мое благополучие. Вот только совесть мучила его. Я поняла, что должна успокоить его совесть, даже если придется покривить душой.

В целом, выслушав семейное предание, я подумала, что последнее время больше похоже на дурной сон, чем на нормальную жизнь. Я четыре раза чуть не умерла, я узнала жуткие подробности смерти моей мамы, кстати, пятый раз я чуть не умерла, найдя убийцу своей мамы. Костров запросто мог уговорить меня и сделать «укольчик». Потом грабитель, который мог меня застрелить. И я не понимаю, что творится с Тимуром! Что наболтал ему Кирин? Почему Тамила, зная, что Тимур не работает, не позволяла мне его отвлекать и говорила, что он очень занят? Почему?

Теперь еще это! Я не знала, как реагировать на признание дедушки Зины. В душе кипело возмущение, а разум и сострадание говорили, что перед смертью мы все достойны прощения.

Он ждал моих слов, моей реакции, изо всех сил делая вид, что для него мое мнение не имеет абсолютно никакого значения. Дед прихлебывал остывший чай и смотрел в сторону. Я глянула на папу. Тот тоже сосредоточился на блеклом от времени рисунке обоев. Надо было что-то говорить.

— Дедушка, — начала я, совершенно не зная, что сказать после обращения. — Дедушка, я хочу, чтобы ты знал, что… — началось самое сложное. — Я… все равно… тебя люблю! Я верю в то, что каждый твой поступок продиктован твоей любовью ко мне и к маме.

Я солгала? Не знаю. Наверное, это единственный раз в моей жизни, когда я поступила обдуманно, но так и не поняла: искренне или нет? Мне не понравилось это ощущение двоякости и недосказанности.

Но дед Зиновий неожиданно резко поставил свою кружку, выплеснув на стол немного чая. У него дрожали руки, по лицу текли слезы. Я отразилась в его глазах великодушной и понимающей. Ложь тоже красит человека. Он не мог контролировать свое тело, но его слова прозвучали весьма сдержанно:

— Я не нуждаюсь в твоих оценках своих поступков. Мала еще, чтобы судить! Я рассказал тебе это просто, чтобы не держать в душе тайн, не уносить с собой правду в могилу.

«Скажи лучше, дедушка, что решил пересадить своих скорпионов в мою душу и умереть спокойно!» — подумала я.

— Ладно, — дед уже полностью взял себя в руки. — Идите, мне спать пора!

Мы с папой поднялись со своих мест. Папа пожал деду на прощание руку, и они снова обменялись взглядами, которые я бы не смогла никак описать. Немного помявшись, я тоже подошла к дедушке Зине. Потом подумала, что, скорее всего, вижу его в последний раз, и обняла деда за старчески исхудалые плечи. Он вздохнул и пошелестел мне на ухо: «Спасибо…» — однако его взгляд, когда я разжала объятия, был суровым и даже немного надменным.

Мы вышли на улицу.

— Молодец, — сказал папа.

— Мы должны выкупить Гогена и отдать его Байгеру или его сыну. У него же остался сын?

У папы вытянулось лицо.

— Что ты несешь, Варька? Спятила? Господи, ты как твоя мама!

— Да, как мама! Звони своим приятелям, что занимаются скупкой краденого из России, пусть ищут этого Гогена!

— Это невозможно, — холодно произнес отец. — И попрошу тебя больше никогда не вспоминать об этой истории. Байгер давно умер, а его сын в тюрьме.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я. Он же только сейчас услышал имя Байгера от деда.

Он поморщился и отвернулся. Мы все еще стояли у дома деда. Я собиралась стоять здесь, пока не услышу всю правду.

— Я не вчера родился, дитя мое! — в его голосе прозвучало раздражение. — Конечно, пришлось навести справки. Сначала выяснил, есть ли упоминание о «Натюрморте» где-нибудь за рубежом: в списках выставок тех лет, в газетах, среди критических заметок, в мемуарах. Оказалось — есть. Действительно, Гогеновский «Натюрморт» ушел в Россию, купил его купец Руднев. Потом я нашел дом Руднева, нашел список жильцов в то время. То есть я уже догадался, что картина была спрятана в доме. Труднее всего было вычислить, в чьей комнате нашли картину. Я пришел туда под видом страхового агента, стал предлагать людям застраховать свое имущество, интересовался, как давно здесь живут, говорил: вот надо бы подремонтировать вашу комнату… Чаще всего люди вспоминали, когда делали ремонт в последний раз. Да, а в комнате Семена Байгера жил уже только его сын. Он стал полным отребьем! Похоже, даже наркоманил. Мы поговорили с ним, я дал ему денег, и он рассказал, отчего умер его отец. Семен Байгер умер от сердечного приступа, когда узнал, что своими руками отдал чужому человеку целое состояние, заключавшееся в аляповатой, на его вкус, картине какого-то Гогена!