В видении далеком

Тебя любовь являет мне иль прячет

Твой лик, иль в снах измучит ненароком

Мне сердце дивный призрак,

Или в полях мелькнет, там где природы

Прозрачным смехом день счастливо начат.

Быть может детство мира

Ты украшала, а теперь меж нами

Витаешь тенью быстрой, что Зефира

И то бесплотней, иль судьба скупая

Хранит тебя, потомкам сберегая?

Живой тебя увидеть

Мне не сулили боги,

Разве тогда, когда тоской объятый

Один по неизведанной дороге

В предел иной придет мой дух. В начале

Моих неясных дней – в людской пустыне

Ища тропу, тебя я провожатой

Избрал. Но на земле ничто сравниться

С тобой не может. Есть лицом – богини,

И голосом, и жестом. Но напрасно

Их совершенство. Ты одна прекрасна.

Если б средь стольких бедствий,

Что веку человеческому роком

Назначены, тебя живой, такою,

Как видит мысль моя, мог встретить кто-то –

Жизнь стала бы ему счастливым сроком.

Как в юности, так и теперь к полету

За доблестью высокой и к забвенью

Слез позвала б твоя любовь. В страданьях

Нам небо не послало утешенья.

И лишь с тобой была б тропа земная

Подобной светлым переходам рая.

В долинах, где заводит

Песнь сеятель усталый,

Где я брожу, мучительно прощаясь

С ошибкой юной, что навек уходит,

И средь холмов, где плачу, возвращаясь

К потерянным желаньям и к погибшей

Надежде дней моих, – ты в мыслях снова

Встаешь, и я дрожу. О, если б мог я

В век темный среди воздуха больного

Сберечь твой образ – всё, что мне осталось,

Когда тебя жизнь выдать отказалась.

Если и ты – из вечных

Идей, которым высший разум не дал

Быть в форму ощутимую одетой

И средь обличий бренных

Нести страданья темной жизни этой,

Если иной планете в высях мира

Дано принять тебя средь всех вселенных,

(Там, где горит звезда нежнее Солнца

И пьешь дыханье лучшего эфира) –

Отсюда, где смертельно лет мельканье,

Прими любви неведомой посланье.

О Сильвия, ты помнишь

Начало этой жизни мимолетной?

Как красота сияла

В глазах твоих смеющихся и скрытных,

Как весело и тихо преступила

Ты юности порог?

Тогда звучали в доме

И улочках окрестных

Задумчивые песни

Твои, ты улыбалась, вышивая,

И будущее счастье

Себе в цветных туманах представляла.

Плыл ароматом май – и ты его

Встречая, провожала.

А я, от штудий – легких ли, серьезных –

Что в пору ту мой занимали ум,

Невольно отвлекаясь,

С балкона дома отчего следил

За гибким голосом твоим и быстрой

Рукою, что сновала по холсту;

И неба красоту,

Тропинки золотые и деревья,

Полоску моря, гору, что за ней,

Вбирал в себя – не описать словами

Той радости моей.

О мысли молодые,

Надежды наши все и упованья,

О Сильвия! Какие

Нам снились сны! И жизнь сама мечтой

Казалась. Вспоминаю –

И сердце вдруг сжимается тоской.

Природа, о Природа,

Зачем ты обещаешь,

Коль не даешь, зачем детей своих

Балуешь – и бросаешь?

Ты прежде, чем к зиме иссохли травы,

Недугом тайным сражена, увяла,

Цветок нежнейший; своего расцвета

Не дождалась, не знала

Еще волнений никаких, и взоры,

Пленительно-пугливы,

И кудри, что задорно так вились,

Похвал от сверстников не дождались.

А в скорости погибла и надежда

Прекрасная моя – и мне судьба

В поре блаженной отказала. Как же

Ты миновала скоро,

Мечта, подруга юных дней (о, дни

Наивные мои!)

Так вот он, этот мир! Так вот они –

Любовь и радость, и труды, и дали

Манящие… Ты не забыла, как

С тобой вдвоем летали?

И вот удел живущих на земле!

Едва лишь ветер яви

Дохнул, и отошла – еще рукою

На смерти лес и голую могилу

Издалека указывала мне.

– Бедный листок дубовый,

Вдаль от родимой ветки

С ветром летишь куда ты?

– С ветки сорвав меня, ветр суровый

В поле повлек сначала;

Долго гнал по равнине,

В горы вознес, к одинокой вершине…

Так и скитаюсь вечно:

Где-то закончу мои скитанья?

Верно, где всё живое,

Где найдутся, конечно,

Лавра лист и златое

Розы дыханье.

О вы, Медведицы далекой звезды,

Не думал, что однажды буду снова

Вас созерцать над дорогим мне садом,

Из окон дома, где мелькнуло детство

И радостям моим пришел конец.

О сколько образов и тайн прекрасных

В моем уме рождали вы! Тогда

Я, на дернине сидя, мог весь вечер

Глаз с неба не сводить и слушать песни

Лягушек в отдаленье. Светлячок

Блуждал по клумбам, изгородям; ветер

Носил дыхание аллей и рощ,

И кипарисы шелестели. Рядом,

В отцовском доме, тихий разговор

Звучал, труды неспешные текли.

Как мысль была просторна и блаженны

Мечты, когда я видел это море

Далекое и голубые горы,

Как я мечтал в один прекрасный день

Их перейти и тайные миры

И счастье тайное свое творил,

Не ведая о роке (сколько раз

Я эту жизнь мучительно-пустую

Потом на смерть готов был обменять!)

О знать бы мне, что молодость моя

Пройдет и канет в этом диком месте,

Средь грубой черни, для которой знанье

И вежество – пустейший звук иль повод

Для смеха и издевки. И не зависть

Причиной ненависти их – мой дар

Для них ничто – но им претит, что я

Живу в себе (хоть, кажется, стараюсь,

Чтоб это было незаметно). Здесь

Проходят годы, здесь я заперт, брошен

Без жизни, без любви; и средь толпы,

Напоминающей тупое стадо,

Что смотрит косо, забываю сам

О милосердии и начинаю

Их ненавидеть. Дорогое время

Летит – дороже почестей и славы,

И света, и дыхания – тебя

Теряю я – бесцельно, бесполезно,

В бездушном этом месте и несчастном,

О скудных лет единственный цветок!

Доносит ветер звон колоколов

На старой колокольне; вспоминаю,

Как, маленький, оставлен в темной спальне,

Я, мучим страхами, не спал и ждал

Утешных этих звуков, предвещавших

Приход рассвета. Здесь, куда ни гляну,

Что ни услышу, всё во мне рождает

Мгновенный отклик и воспоминанье

Сладчайшее. Но – горький привкус яви:

Тщета и невозвратность, пустота.

И говорю: я пережил себя.

Вот галерея, что всегда к закату

Обращена, и росписи, и фрески

С ленивым стадом, с солнцем, восходящим

Над спящими лугами – сколько в них

Я находил очарований. Там

Мне спутницей фантазия была.

Я говорил с ней обо всём. И в этих

Старинных комнатах, едва туман

Рассеивался первыми лучами

И ветер принимался за окном

Петь песни новые, мой звонкий голос

Носился эхом радостным – так в детстве

Жизнь, полная суровых, горьких тайн,

Нам дивной сказкой предстает. Ее –

Нетронутую, цельную – ребенок

Боготворит как первую любовь,

Мир первозданный заново творя.

Мечты, надежды, милые обманы

Начальных дней моих! – Что б ни писал я,

К вам возвращаюсь. Убегает время.

Желанья, мысли – все уже не те,

Но не могу забыть вас. Честь и слава –

Пустые призраки; и наслажденье –

Иллюзия. Какой у жизни плод?

К бессмысленному горю всё ведется.

Да, дни мои пусты, существованье

Темно, но знаю: року не отнять

Что памятью хранимо. Всякий раз

Как вспоминаю вас, воображенья

Полеты первые, и эту жизнь

Окидываю взглядом, что низка,

Пуста, бессмысленна (одно в ней благо,

То, что дается в смерти) – сердце сразу

Сжимается тоской: с судьбой моей

Я до конца не в силах примириться.

Когда же к вожделенной этой смерти

Приближусь и к концу всех бед моих,

Когда земля обителью чужою

Предстанет и грядущее во тьме

Сокроется, я вспомню вас, святые

Виденья юности, в последний раз

Вздохну о жизни, что была напрасной,

И этот вздох мне сладкий миг последний

Отравит страшной горечью своей.

Познав желаний трепет и тоску –

Все юности порывы – я не раз

Смерть окликал. У дальнего ручья

Подолгу в одиночестве мечтал,

Чтоб в быстрых этих водах растворились

И упование, и боль. А позже,

Когда недуг меня свалил и жизнь

Была на волоске, как плакал я

Над юностью, что в силу не войдя,

Увяла скоро. И припоминаю,

Как, сидя на постели подле тусклой

Лампады, песнь прощальную слагал,

Взяв в слушатели тишину и ночь.

Кто юности приход не вспоминал

Со вздохом умиления! О дни

Ликующие, чудные, когда

Юнцу восторженному дарят девы

Улыбки первые, и всё вокруг

Как будто улыбается, а зависть

Еще молчит (быть может, не проснулась

Иль затаилась до поры); и мир

К нему благоволит, и все ошибки

Прощает, празднует его вступленье

В круг жизни и едва ль не господином

Своим зовет. Как молния мелькнут

Дни эти – и погаснут, чтоб смениться

Несчастьем: лучезарная пора

Слепым туманом станет, золотое

Умчится время, юность не вернется.

А ты, Нерина, разве я не слышу:

Здесь всё вздыхает о тебе – и разве

Из мыслей ты ушла моих? Ведь нет!

Смотрю, и о тебе напоминанья

Повсюду нахожу. Твой дом и сад

Тебя не видят, и в твоем окне,

Где звезд печальных отразился луч,

Темно и пусто. Где ты? Голос твой –

Как я бледнел при каждом новом звуке

Его. Иное время. Были дни

Твои, моя любовь. И миновали.

Среди холмов благоуханных этих

Бродить теперь другим. О как же быстро

Мелькнула жизнь твоя! Как сон. Походкой

Танцующей ты шла, из глаз твоих

Свет юности лучился. Погасила

Их смерть. Угасла ты! А в сердце та же

Горит любовь: иду ль на праздник или

На посиделки, мучаюсь: Нерине

Не веселиться. Никогда на люди

Не выйдешь; май наступит, зашумит,

С ветвями юноши придут под окна

Любимых звать – я говорю: к тебе,

Моя Нерина, больше не вернутся

Май и любовь. День ясный, брег цветущий,

Любая радость – говорю: Нерине

Отказано во всем – смотреть, дышать.

О, ты ушла! – мой вечный вздох. И будет

Всегда сопровождать меня – любое

Мое видение, все чувства, всё,

Что сердцу мило и полно печали,

Воспоминанье горькое – Нерина.

Что делаешь ты там, моя луна,

В безмолвии пустынном?

Встаешь в ночи, одна,

Медлишь, свои пространства созерцая.

Еще ты не устала

Бродить среди равнин небесных вечных?

Ужель тебе всё мало

Скитаний бесконечных?

На жизнь твою похожа

Жизнь пастуха простая –

Встав рано, погоняя

Проснувшееся стадо,

Смотрит спокойно на ручьи, на травы;

Устав потом, приляжет на пригорке,

Иного и не надо.

Скажи, зачем нужна

Жизнь пастуха ему,

Тебе – твоя? Скажи, куда клони/ тся

Мой краткий путь,

Твой вечный, о луна?

Потом – старик седой,

Оборванный, босой,

С тяжелою охапкой за плечами,

Долинами, ручьями,

Колючею стерней, по острым кáмням,

И в бурю, и когда палима зноем

Земля, и когда стынет

В мороз – спешит он, стонет,

Перебираясь чрез ручьи, овраги;

Упал, поднялся, вновь спешит куда-то,

Ни отдохнув ни разу

И ноги в кровь разбив, и вот приходит

Туда, где все стремленья

И все пути кончаются однажды,

К огромной мрачной бездне. –

Туда и канет вдруг, познав забвенье.

Смотри, луна, – такая

Наша доля людская.

Вот человек родился –

И сразу смерть маячит на пороге,

И сразу начинает

Он маяться; и мать с отцом, в тревоге

Над ним склонясь, как могут, утешают.

И подрастет – они всё рядом с ним.

Всё те же – утешенья;

Крепиться и держаться,

С немилостивой жизнью примиряться –

Вот главный их родительский завет.

Но я спрошу, зачем

Производить на свет

И соболезновать – чтоб после тот,

Сам даровав кому-нибудь рожденье,

Вновь утешал?

Видишь, луна, – такая

Наша доля людская.

Но ты – иной породы,

Чем мы, и что тебе земли невзгоды?

Молчишь, скиталица, быть может, что-то

И знаешь о земном существованье –

О боли, о страданье

Людском, и что есть смерть, когда внезапно

Темнеет взор, и почва

Уходит из-под ног, и все что было

Любимо здесь, теряется во мраке?

Быть может, разумеешь

Вещей причины, знаешь, для чего

Рассветы и закаты,

К чему бег лет, безмолвный, бесконечный,

Зачем громов раскаты,

И смех весны влюбленной,

Жара зачем, какая зимам польза

От этих льдов? Склоненный,

Твой лик молчит и ничего не скажет

Простому пастуху. А я гляжу

На величавый ход твой

Над нескончаемой, немой долиной,

Что там вдали прильнула к небосклону,

Когда дорогой длинной

Меня и стадо провожаешь;

На звезды, и – вновь вопрошаю, нем:

Столько лампад – зачем?

Чем занят воздух, в чем значенье этой

Бездонной глубины, что за печаль

Огромная таится в ней? Кто – я?

Так размышляю сам с собой. Покои

Огромные – и без числа жильцов!

Как много у небес и у земли

Работы – непрерывное движенье

И снова возвращенье

На круг, туда, откуда начинали.

В чем смысл, зачем всё это –

Не постигаю. У тебя теперь,

Дева бессмертная, ищу ответа.

А мне простое знанье

Дано: коль где-то есть на свете благо –

В звезд неостывших круговерти вечной

Иль в жизни быстротечной –

Оно не для меня. Мне жизнь – страданье.

О стадо мирное, сколь ты блаженно:

Печальной доли ты своей не знаешь,

Ни горя, ни утраты

Не ведаешь, а если боль и страх

Почувствуешь, то скоро забываешь.

Есть травы, и ручей – с тебя довольно.

Почти весь год привольно

Пасешься тут. Что ж мне? В тени присяду –

И радоваться бы, найдя прохладу.

Нет, лишь сильней тогда моя тоска,

И словно бы заноза в сердце ноет –

Ничто теперь его не успокоит.

Чтоб я желал чего-то?

Нет, и для слез причины нет пока.

В чем видишь ты отраду,

Не знаю, и однако же твой род

Счастливей. Если б знал я, что ответишь,

Спросил бы у тебя: скажи, о стадо,

Ведь ты довольнее всего, когда

Лежишь, лениво погрузившись в дрему?

Но человек устроен по-другому.

Нас в праздности сильней гнетет бессилье.

Быть может, если б крылья

Имел я, чтоб летать за облака,

Счислять светила, с громом

Скитаться среди гор,

Мне было б легче, о благое стадо,

Да, легче, о невинная луна.

Иль может, я не прав,

Когда в земной юдоли

О чьей-то лучшей помышляю доле?

В хлеву, иль в колыбели

Родиться – нет различья никакого?

Печален здесь удел всего живого.

Садится солнце. Девушка с полей

Идет – травы/ охапка за плечами,

В руке – фиалки. Завтра уж цветами

Украсит платье, волосы. – Так ей

Велит обычай. Вот – лицом к закату –

Старушечка присела на ступень,

Прядет и вспоминает, как бывало,

Она с подружками в воскресный день

Принаряжалась и – свежа, стройна –

Весь вечер танцевала.

Вот воздух потемнел, и снова тень

Сгустилась, белая взошла луна.

Звон колокола праздник предвещает,

И с этим звуком сердце

Все беды и печали забывает.

И дети, выпорхнув во двор, как стая

Синиц, веселым шумом

Его наполнили. Меж тем крестьянин

Идет домой – кум-кумом,

Насвистывает, праздник предвкушая.

Потом, когда погаснут все огни

И все умолкнут звуки,

Расслышишь где-то тихий звон пилы,

Стук молотка – то мастер на все руки,

Столяр у лампы масляной своей

Спешит закончить труд

К утру под монотонный счет минут.

Из всей седмицы лучший день субботой

Зовется – полон радостных надежд.

Назавтра все их разметает время

И посмеется надо всеми –

Вновь каждый в мыслях со своей работой…

Ты, мальчик беззаботный,

Цветущий возраст твой,

Как день, сияньем полный до краев,

Ни туч, ни облаков,

И молодости пир не за горой.

Порадуйся теперь. Вот – день счастливый!

А дальше – промолчу.

Одно сказать хочу – не торопи

Свой праздник. Пусть помедлит он, ленивый.

Утихла буря. – Слышу

Празднуют птицы. Во дворе голубка

Воркует, повторяя свой куплет.

Разлит в долине свет,

И новая лазурь меж гор струится;

И снова веселится

Река. Сердца ликуют. Прежний гам –

Жизнь возвращается к своим трудам.

Ремесленник выходит на порог

Взглянуть на синь умытую и что-то

Тихонько напевает; за водой

Небесной, свежей девочка спешит,

И зеленщик кричит,

Хозяек выкликая. Солнце снова

Улыбки шлет очнувшимся холмам.

Террасы и балконы

Все настежь, и с дороги слышен скрип

Колесный, бубенцов счастливых звоны.

И души оживают!

Когда еще бывает столь мила

Всем жизнь? Когда берутся за труды

Так радостно, так скоро забывают

Несчастье? Тот восторг – дитя беды,

Плод страха пережи́того. И тех

Страшила смерть, кто проклял жизнь свою –

Недаром на краю

Сей бездны трепетали, холодели;

Глаз не сомкнув, ночь напролет глядели

На эти смерчи, молнии, затменья,

На жизнь перед лицом уничтоженья.

Так ты щедра, Природа –

И таковы дары

Нам смертным: лишь немного отпустила

Напасть – уже мы праздновать готовы.

Ты ж беды и невзгоды

Вновь сеешь без числа –

Обильны видим всходы.

Род человеческий, да, такова

Любовь богов к тебе! Каким-то чудом

Беда неумолимая отступит –

И счастливы уже твои сыны.

Когда же смерти жизнь права уступит –

Всего блаженней будут наши сны.

Вновь на вершине старой колокольни,

Дрозд одинокий, ты на всю округу

Поешь, пока не смолкнет дня дыханье,

И новым ладом слух долины полон.

Опять весны сиянье

Разлито над счастливыми полями.

Лишь только глянешь – и оттает сердце.

Шумят стада, тетерева токуют.

Смотрю, как птицы в воздухе свободном

Выписывают тысячи кругов

И, время празднуя свое, ликуют.

Ты с ними не готов

Лететь – всё это буйное веселье

Не для тебя. Поешь! И с чистой трелью

Весны мгновенной день препровождаешь.

Мой дрозд, как мы похожи

С тобой! Забавы юные и смех,

И спутница зеленых дней – любовь,

И старости унылой прозябанье –

Не для меня. Держусь на расстоянье

От всех, и странник в собственном краю,

Препровождаю так весну свою.

Вот этот день, что клонится к закату,

Здесь праздновать привыкли испокон.

И льется, льется колокольный звон,

То тут, то там слышны глухие залпы

Салютов, нынче до́ма

Кто усидит – витает

В округе дух веселья молодого

Мне только незнакомо

Оно – бреду один, куда не знаю,

И вновь до срока праздник отложу,

А между тем гляжу неутомимо,

Как это солнце между дальних гор

Клони́тся, плавится, мне раня взор,

Напоминая, уж в который раз,

Что радость юности проходит мимо.

Ты, одинокий дрозд, придя к закату

Жизни, что всем созданьям уготован,

Ты о своих потерях

Не вспомнишь, не заплачешь.

Да, так! Хоть срок твой моего короче.

Я ж, оказавшись на пороге ночи,

Когда погасший взгляд

Другим глазам уж ничего не скажет,

И мир ему представится пустыней,

Что с каждым днем мрачней,

И весь остаток дней –

Ничем, как темнотой кромешной, –

Что думать мне тогда?

Что жизнь моя была? И что – я сам?

Восплачу, и не раз, но, безутешный,

Еще не раз вернусь к забытым снам.

Сестер Любовь и Смерть в одно мгновенье

Родило Провиденье.

Созданий столь чудесных

Нет на земле и средь светил небесных.

От первой наслажденье

Высокое родится,

С коим ничто в сей жизни не сравнится.

Вторая все страданье

И горе прекращает. –

Красавица! Напрасно род людской

Ее рисует страшной. За сестрой

Идет она след в след. И над путями

Земными часто видят их вдвоем.

Кто сердцем мудр – обеими ведом.

Познав любовь, мы сами

Бежим от жизни, как от суеты,

И всем, что нам дано, рискнуть готовы.

Тут все наши оковы

Бессильны. Вмиг воспрянешь, сердце, ты,

В деяниях отвагу обретая!

Уже томит тебя мечта пустая .

Когда в ожившем сердце

Впервые чувство нежное родится,

Глядишь, а рядом с ним – едва приметно –

Желанье смерти, притаясь, гнездится.

В чем дело тут, не постигает смертный –

Должно быть, мир заранее пустыней

Ему представился без этой странной,

Единственной, безмерной

Радости-муки новой, беспримерной.

Уже теперь, в преддверие суровой

Битвы, он жаждет в гавани укрыться.

Страсть – темный океан –

Кипит, грозя крушеньем.

Когда ж потом стихия

Все разом захлестнет,

И в сердце полыхнет,

И станет в нем затменьем, –

Смерть, сколько раз с мольбою

К тебе он пожелает обратиться

И сколько раз еще почтет за счастье

С закатом ли угаснуть иль наутро

Усталой головы не приподнять

И света горького не увидать!

И часто, слыша похоронный звон

И пение, что к вечному покою

Усопших неизменно провожает,

Томится он, вздыхает

И вот уже завидует всем тем,

Кто от земных освобожден оков.

До сей поры кому из наших бедняков,

Чей слабый ум не отягчен ученьем,

Простому парню, девушке простой,

Взбрело б на ум уйти за ними следом?

Но вот решимостью сверкает взгляд,

На гроб глядят почти что с вожделеньем.

Петля, железо, яд –

Все кажется спасеньем.

Так смерти учит нас любовь. Порой

Столь тяжек этот плен, что хрупкой плоти

Терпеть его не в мочь, и тут уж Смерть

К своей готова приступить работе,

С сестрою в сговоре. Не вдруг юнец

Или девица собственной рукой

Себя лишают жизни –

Но чтобы муке положить конец.

Пожмут плечами те, кому судьба

Сулит безбедной старости покой.

Но тем, кто смел и жизни не страшится,

Пусть провидение одну из двух

Пошлет сестер, с чьей силой никакая

Иная в этом мире не сравнится,

Разве скупой и ненасытный Рок,

Что крохи счастья нам дает с руки.

С тех пор, как я переступил порог

Сей жизни, и поднесь – к тебе взываю,

Подруга-Смерть, и славлю (вопреки

Проклятьям многих). Ты одна, благая,

Жалеешь всех. О, времени царица

Прекрасная, глаза мои закрой

Для света. Знай, когда тебе случится

Сойти ко мне, я буду тверд душой

И, не согнувшись перед Роком,

Слепую длань его,

Как принято у нас,

Благословлять не буду,

Все тщетные мечты и утешенья

Отрину и забуду,

Все чувства погашу, дождусь мгновенья –

И, к девственной груди твоей склонив

Главу, усну и обрету забвенье.