Это удивительное чувство причастности чему-то большему, чем я. Но не страшному и грохочущему, как танк в атаке, а прекрасному и печальному, как осенние листья на кладбищенских деревьях, золотые ветки на фоне голубого неба. Чему-то чистому и отважному, как слова «Запомни, моя фамилия Сотников, у меня есть отец, мать и родина». «Восхождение» Ларисы Шепитько по повести Василя Быкова «Сотников» – пожалуй, самый патриотический советский фильм.

И странное дело…

Помню, я разговаривал с одним умным и тонким человеком. Он рассказал, что смотрел английский фильм «Король говорит» – и что неожиданно ощутил прилив патриотических чувств. «Странное дело, – сказал мой собеседник, – неужели я на полчаса стал патриотом Британии? Нет, конечно. Но, наверное, для патриотизма не всегда нужна родина».

Парадокс, конечно. Но парадокс – это истина, внешне похожая на ложь (в отличие от софизма, который есть ложь, внешне похожая на истину).

Патриотизм есть чувство причастности к чему-то большому, важному и прекрасному (к тому, что воплощается в целостном ощущении родины) – поэтому он заразителен. Как всякое сильное и искреннее чувство.

Сильнейшие патриотические переживания я ощутил в финале фильма «Охотник на оленей», когда друзья погибшего во Вьетнаме американца поминают его за скромной трапезой и тихонько поют гимн. Это были чувства других людей. По поводу другой войны, которую я с детства считал несправедливой. По поводу другой родины, их родины, не моей. Но их чувства были столь мощными, что перелились через рамку экрана и затопили мое сердце.

В наших отношениях с родиной много чего намешано: тут и привычка, и лояльность, и верноподданность, и национализм, и обман государства в обмен на обещание сидеть тихо. Тут возможны разные хитрые счеты. Только патриотизм нежен и чист. Патриотизм не может быть надутым, парадным, громким и агрессивным. И главное, не может быть неискренним.

У нашей «кинопатриотики» две беды.

Первая – это великая путаница понятий. Даже самый хороший, профессионально сработанный и исторически достоверный фильм о войне – не обязательно должен пробуждать патриотические чувства. Но если фильм не вызывает патриотических чувств – это не значит, что он антипатриотический. Боже упаси! Это просто кино про другое. Кино про войну, кино про мир, про что хотите. Патриотизм – редкий гость на экране. Поскольку само патриотическое чувство нечасто возникает. Тонкая духовная связь между героем и родиной; связь, которая воспринимается зрителем именно в таком, тонком духовном качестве (а не «эк мы им врезали!») – вот о чем речь.

Вторая беда – неискренность. Может быть, за шумом, стрельбой и рукопашным боем прячутся сильные чувства – но мы их не ощущаем, не можем разглядеть. Тонкая человеческая эмоция либо тонет в крике, либо превращается в штамп, в закушенную губу и просверк взгляда. Искренность, как ни крути, вещь обоюдная, она рождается в диалоге автора и читателя, актера и зрителя. «Он врет, потому что я ему не верю» – именно так, а не наоборот.

Один читатель написал мне:

«А я не патриот. То есть совсем. И даже и не понимаю, что это значит – любить свою страну. Кого это любить, людей в метро утром? Правительство, полицию, налоговую инспекцию и другие государственные институты? Нерелевантное героическое прошлое всех степеней героичности?»

В общем-то, логично. Едва ли возможно любить всех соотечественников или, тем более, каждого из них. Любить учреждения, контур на карте или рассказы из истории.

Однако патриотизм существует.

Но его не надо путать с привычкой, лояльностью, уважением или верноподданством. Или с сентиментальными воспоминаниями о золотом детстве в родном углу.

Потому что всё это разлетается от единого щелчка. И человек превращается в мешок, набитый дерьмом и страхом, как говорил следователь Портнов в фильме «Восхождение».

Патриотизм – внимание! – это отношение человека не к родине, а к своему отношению к родине, вот как.

Так сказать, «моральная рефлексия».

От того, предаст Сотников или нет, положение на фронте не зависит.

Может быть, с практической точки зрения прав как раз Рыбак, другой персонаж повести В. Быкова. Он объясняет Сотникову: надо пойти в полицаи, а потом украсть оружие и перебежать к своим. А на прощание убить десяток немцев. Взорвать их штаб. Нанести им существенный урон. То есть посодействовать победе. Я, говорит, не великомученик. Я солдат! Я хочу убивать врага!

Но это – потом. Если получится. Если постараться.

А сейчас надо предать. На минутку, на недельку, на месяц-другой. В крайнем случае на годик.

Сотников так не может. Его вешают.

Сотников – патриот. А Рыбак – ну как получится.

Патриотизм – это очень сложное и редкое чувство. Особый дар.

Вернемся в начало ХХ века.

Мальчик смотрит на первые опыты русского кино.

«В юнкерском училище, где два раза в неделю мой папа преподавал русский язык и географию, была назначена демонстрация нового изобретения – живой фотографии братьев Люмьер. До этих пор съемки живой фотографии производились за границей, а у нас их показывали в иллюзионах. Теперь же, оказывается, и у нас в России открыли секрет живой фотографии… Замелькали открытые летние вагончики с парусиновыми занавесками; поезд остановился, и на перрон стали выпрыгивать офицеры в белых летних кителях; замелькали фуражки в белых чехлах и блестящие шевровые сапоги, некоторые со шпорами; прошли дамы в кружевных платьях, с кружевными зонтиками.

Все это было не заграничное, не парижское, а свое, русское, хорошо знакомое, одесское, даже будка с зельтерской водой, из которой с любопытством выглядывала черноглазая продавщица. Я чувствовал прилив патриотизма, гордость за успехи родного, отечественного синематографа» (Валентин Катаев).

Круг замкнулся.

Патриотическое кино – это не только кино про патриотизм.

Гордость за успехи родного, отечественного синематографа можно испытывать во время просмотра, триллера, саспенса или костюмной мелодрамы. А если мы вместе с героем почувствуем дрожь родной земли или дыхание народа…