Но не только это занимало мысли фюрера. Гитлер также принимал важные решения в двух секретных сферах нацистской политики — программе эвтаназии совершеннолетних и преследованиях евреев. Политика Гитлера в этот ключевой период свидетельствует не только о жестокости нацистского государства, но и о том, с какой тщательностью Гитлер оберегал свою репутацию харизматического лидера от последствий принятия потенциально непопулярных решений.

К началу лета 1941-го программа эвтаназии полностью нетрудоспособного населения действовала уже два года. Поскольку немецкие врачи не могли принимать участия в подобных программах без официальной поддержки со стороны фюрера, Гитлер был вынужден подписать в октябре 1939-го документ, разрешавший главе партийной канцелярии Филиппу Боулеру и его собственному врачу Карлу Брандту осуществлять убийства из «милосердия». Гитлер считал войну идеальным прикрытием для подобной политики. Он даже специально датировал приказ 1 сентября, днем начала вторжения в Польшу. Но при этом Гитлер старался всячески дистанцироваться от этой программы. Впоследствии он даже отказался формально ее легализовать, поскольку это напрямую связало бы его имя с убийствами‹45›.

К 1941 году в Германии действовало уже несколько центров уничтожения, предназначенных для убийств нетрудоспособного населения — как взрослых, так и детей. Способ убийства, применявшийся в местах, подобных психиатрической больнице Зонненштайн, расположенной неподалеку от Дрездена, имел очевидное сходство с техниками, применявшимися впоследствии для уничтожения евреев в лагерях смерти: пациентам приказывали раздеться для принятия «душа», после чего «душевая» запечатывалась, и в нее пускался ядовитый газ. Соучастники подобных преступлений старались всячески их скрыть: пациентов часто перемещали из приюта в приют, прежде чем перевезти в центр уничтожения. Но поскольку убийства происходили на территории Германии и у многих жертв были семьи, избежать утечек было сложно. Было немало случаев, когда правда становилась очевидной сразу после того, как о вымышленных причинах смерти сообщали родственникам жертвы. Так, в одном случае сообщалось, что аппендицит стал причиной смерти человека, аппендикс которого был удален много лет тому назад‹46›.

Кардинал Август, граф фон Гален, епископ Мюнхена, был известен своим резким неприятием программы эвтаназии. 3 августа 1941 года он произнес с церковной кафедры речь, в которой заявил, что факты убийств неизлечимых пациентов очевидны, и выступил категорически против самой концепции «бесполезной жизни». Он также указал на то, что в случае принятия идеи убийства психически больных людей, в зоне риска вскоре окажутся и другие — например тяжелораненые солдаты, вернувшиеся с фронта. Кардинал упомянул и налеты британской авиации на Германию, сравнив их с божественным возмездием.

В результате речи Галена и распространения тысяч ее копий нацисты столкнулись с нарастающим общественным недовольством. Они уже имели опыт волнений в католических районах Германии после введения в начале 1941 года ограничительных мер — таких как запрет монашкам преподавать в образовательных учреждениях. Особенное возмущение вызвал запрет символа распятия в школах.

Результатом этого стали многочисленные петиции и даже уличные демонстрации. Важно отметить, что участники многих протестов заявляли, что они полностью поддерживают Гитлера, но протестуют против его подчиненных, которые, по их мнению, занимаются произволом, пользуясь тем, что внимание фюрера занято войной. «На вас надеты коричневые рубашки, писал один из протестующих о функционерах НСДАП, но в душе вы — большевики и евреи. Иначе вы бы не действовали за спиной у фюрера. Наш фюрер никогда бы не отдал подобных приказов. Каждый день он думает о наших солдатах на полях битвы, а не о том, чтобы убирать распятия из школ…»‹47› В письме же Марии Айгнер, жительницы деревни к югу от Мюнхена, говорилось: «Я — мать восьми детей. Фюрер наградил меня орденом Золотого материнского креста. Мне совершенно непонятно, почему мой младший ребенок, который в понедельник в первый раз в жизни пошел в школу, не может увидеть там распятия, если все семь его братьев и сестер выросли под его сенью. Двое из пяти моих сыновей уже служат в армии, и наличие распятий в школе никак не повредило им. Наоборот, они научились самопожертвованию благодаря ему. Я никак не могу понять, почему фюрер, так заботящийся о наших солдатах, сражающихся против большевизма на Восточном фронте, может допускать подобные вещи»‹48›.

Мы видим, с какой ловкостью Гитлер пользовался распространенным среди простых немцев мнением, что корень всех проблем кроется в произволе со стороны чиновников НСДАП, и что «если бы фюрер только узнал», то все бы немедленно наладилось. И в свете этого становится тем более понятно, почему он старался дистанцироваться от мер, реализации которых так желал: ведь если бы он открыто поддержал запрет распятий в школах и эвтаназию, то многие из его сторонников — в особенности миллионы христиан — разочаровались бы в нем.

Поэтому, несмотря на свое отвращение к христианству, Гитлер распорядился снять пресловутый запрет. Более того, он не только не отправил епископа Галена в концлагерь за публичное несогласие с его политикой эвтаназии, но и распорядился приостановить перемещение нетрудоспособных граждан в центры уничтожения. За время действия программы эвтаназии в этих центрах было убито более 90 000 человек. Однако полностью убийства не прекращались никогда. Программа уничтожения больных узников концлагерей в рамках процедуры 14 f13 продолжала свое существование, и некоторые психиатрические лечебницы продолжали убивать пациентов непосредственно на месте. Но скрывать их нацистам было гораздо легче, чем факт перевозки пациентов в центры уничтожения.

Эти события показали, что у церкви все еще сохраняются рычаги для организации народного протеста. Сам Гитлер сказал в одной из неофициальных бесед той осенью, что предпочтет дождаться «медленной смерти» христианства, чем вызывать огонь общественного недовольства. «Важнее всего, — говорил он, — проявить благоразумие и не ввязываться в битву там, где ее можно избежать»‹49›.

Но, избегая прямой конфронтации с церковью, Гитлер ужесточал меры, направленные против евреев. И дело не только в том, что его ненависть к евреям была почти инстинктивной. Евреи, в отличие от христиан, не могли организовать столь массового протеста. Мало кто из немцев рискнул бы открыто выступить в их защиту. Тот же епископ Гален, протестуя против программы эвтаназии, ни словом не упомянул о преследованиях евреев.

Было и еще одно существенное отличие. Гитлер никогда не высказывал публичной поддержки программе эвтаназии нетрудоспособного населения. А об участи, которую он задумал для евреев в случае войны, фюрер прямо высказался во время своей печально известной речи, произнесенной в рейхстаге 30 января 1939 года. «Раз международные еврейские финансисты хотят разжечь мировую войну, — сказал Гитлер, — то неизбежным следствием этой войны должно стать уничтожение еврейской расы в Европе».

Но тем не менее в начале 1941 года Гитлер все еще не проводил подобной политики. С евреями жестоко обращались, их преследовали и свозили в гетто. Евреи гибли тысячами, однако систематической политики истребления не было. Одной из причин было желание Гитлера заключить мир с Великобританией и избежать вмешательства Америки в европейские дела. А массовые убийства евреев могли бы стать для этого серьезным препятствием. Но война с Советским Союзом открывала новые перспективы. Профессор Омар Бартов считает, что «война с СССР являлась идеальным прикрытием для геноцида со всех точек зрения: и в глазах международного сообщества, и в глазах собственного населения, и в глазах исполнителей. Ведь если ты участвуешь в войне, в которой гибнут миллионы, убийство еще одной группы людей не привлечет такого уж большого внимания. И если вы посмотрите на все геноциды, происходившие в ХХ веке, то вы убедитесь, что они практически всегда происходили во время войны или под предлогом войны, причем именно войны на выживание»‹50›.