Шрифт:
<…> Необычайное оживление царило в маленькой квартире Матюшина. Всюду, где только было можно, стояли картины в подрамниках. Художники без конца обсуждали вопрос: где устроить выставку, где снять помещение? Квартир свободных было много, но только не на Невском. А всем хотелось именно там устроить эту необыкновенную выставку [445] . Наконец нашли свободную квартиру на Невском, недалеко от Николаевского вокзала, кажется — на втором этаже. Матюшин попросил меня развесить акварели и рисунки Гуро.
445
Речь идет о 5-й выставке «Союза молодежи», оказавшейся последней в истории объединения. Она была открыта с 10 ноября 1913 по 12 января 1914 по адресу: Невский проспект, дом 73. Составной частью в нее вошла посмертная выставка Е. Г. Гуро, скончавшейся 23 апреля (6 мая) 1913 года.
Я впервые попала на выставку этих художников. Хотелось в тишине, без посторонних, осмотреть ее.
В большой комнате, против входа, висела хорошо освещенная картина Малевича «Бабы с ведрами» [446] … Там ничего не выписано, но эти большие, наполненные водой ведра вдавливаются в плечи своей тяжестью. Женщины, сохраняя равновесие, стараются не согнуться, шагают широко, крепко…
— Как это сильно!.. — невольно произнесла я вслух.
— А ты смеялась над Казимиром, — сказал подошедший Матюшин.
446
Возможно, речь идет о картине К. С. Малевича «Крестьянка с ведрами и ребенком». 1912. Холст, масло. 73 x 73. Городской музей, Амстердам. В каталоге выставки она включена в группу произведений, названную «Заумный реализм».
— Я не думала, что он в своей манере может показать так много!
— А что ты скажешь о моих полотнах?
«Сосны» Матюшина чем-то отличались от остальных его картин [447] . Они голубые! Как много вокруг них света, чистого финляндского воздуха. Вольные они и смелые, овеянные морским ветром…
Огромная темная картина Филонова «Пир королей» [448] поразила меня своей мрачной силой. Фигуры на ней какие-то странные, все непонятно, все как будто неестественно, но производит сильное впечатление.
447
В каталоге выставки «Союза молодежи» названы следующие работы М. В. Матюшина: «Красный звон», «Прощенный звон».
448
Все произведения Филонова были представлены на выставке как работы без названия: две «Картины», «Полукартина», «Проект лубочной картины», «Рисунок», «Эскиз», шесть раскрашенных рисунков.
Работам Елены Гуро была отведена отдельная светлая комната. Поэт и художник!.. Трудно сказать, в чем она была сильнее. Ее творчество гармонично сливалось; живопись помогала поэзии — и наоборот.
«Посмертная выставка…» А в ней все живое: бегут, кувыркаются веселые щенки, трепещут нежные березки, ушки кота чутко насторожились… Все написано несколькими линиями, скупо и так выразительно. А с автопортрета смотрит незабываемое лицо — «Душа поэта…»
Я встала на стул, но никак не могла дотянуться до высоко вбитого гвоздя. Вдруг кто-то взял у меня из рук этюд Елены и без труда повесил его. Удивленная неожиданной помощью, я повернулась и увидела необычайно длинного человека. Даже стоя на стуле, я была немного ниже его.
Незнакомец выровнял рисунок и просто сказал:
— Филонов.
Так вот он какой!.. Я все еще стояла на стуле и, не смущаясь, пристально рассматривала лицо художника: высокий лоб, строгие и в то же время по-детски добрые глаза, маленький рот, юношески чистая кожа… Он тоже смотрел на меня, улыбаясь. Я спрыгнула со стула и сказала:
— Какой вы большой!.. Это вы написали «Пир королей»?
— Вам понравилось?
— Картина производит сильное впечатление, но понять ее я все же не могу!
— Пойдемте, посмотрим вместе «Пир королей», и я расскажу, как писал ее.
Он стал рассказывать, говорил хорошо, душевно, просто. И его темные, непонятные картины стали яснее. Показалось, что иначе писать и нельзя…
Потом мы вместе заканчивали развешивать работы Гуро, и тут же я объяснила ему:
— Лена была замечательным человеком. Вы видите, сколько в ее работах подлинной природы?
— А разве она бывает не подлинная?
— Сколько угодно!.. Вон здесь, у вас на выставке, по многим картинам видно, что художники не видели настоящей природы, не наблюдали, не чувствовали ее. А в работах Гуро — все правдивое, живое, особенное…
Мы вышли вместе с Павлом Николаевичем Филоновым. Он сказал:
— Сейчас только четыре часа. Может быть, зайдете ко мне? Я покажу вам свои другие работы.
Мне надо было домой, но голос Филонова звучал просительно. И художники прежде говорили мне, что он редко приглашает кого-нибудь к себе домой…
И вот мы на Васильевском острове, в узком переулочке недалеко от Академии художеств. Старинный дом. Витая каменная лестница. Неосвещенный коридор. Комната Павла Николаевича — небольшая, полутемная. Я подумала: «Вот почему у него такие темные картины!..»
Вся обстановка комнаты создавала впечатление чего-то мрачного. Словно тюремная одиночка: железная кровать, стол и, кажется, один только стул. А на полу — открытые краски, банки с кистями, с керосином, листы бумаги, свернутые в трубку готовые холсты. С мольберта, со стен смотрят жутковатые, темно-коричневые лица. Посреди комнаты — их создатель, высоченный худой человек с большим лбом, с детски ясными глазами и с плотно сжатым, необычайно волевым ртом…
В открытую форточку врывались из трактира напротив визгливые бравурные мелодии.