— Так о чем мы говорили? — пытался он сосредоточиться.

Молодой человек с нескрываемым любопытством смотрел на монаха и ждал ответов на только что возникшие вопросы. Он загадочно улыбался и молчал.

— Чему ты улыбаешься? — поинтересовался Лин.

— Вы уезжаете куда-то, учитель? — продолжал хитро улыбаться Клаус.

Лин смотрел на немца и размышлял о том, стоит ли молодому туристу говорить о том, кто Лин на самом деле и куда ему необходимо уехать?

— Можно мне отправиться с вами? — осторожно спросил Клаус.

«Возможно, на базе он и найдет свой ответ, зачем живет на Земле?» — подумал монах.

— Хорошо, — наконец согласился он. — Если возникнут вопросы, то задавай их… А теперь мы прервем нашу беседу до лучших времен. Подъем в половине пятого утра. Спустя десять минут после того встречаемся у дверей твоего дома.

— Да, учитель, — обрадовался Клаус и, подскочив, поспешил собираться.

«С самого начала Бытия Мы вступили с вами в дружественный завет. Мы вам предложили быть Нам другом. Но вы отринули сие. Вы захотели стать рабами. Вы сами избрали себе наказание. И до сей поры пребываете в рабстве у своих страстей и грехов!»

Старый Мойша Бар Ицхак, сухонький еврей в черной шляпе, в очках, с выцветшими пейсами и седой бородкой проснулся весь в поту и с тошнотворным головокружением. Стер испарину с лица, огляделся, пытаясь сообразить, где находится. Он сидел в парке на скамье близ тель-авивского космопорта «Бен Гурион». Видно, старик задремал под палящими лучами полуденного солнца и забыл, как очутился в этом месте.

— Как я из Беэр-Шева оказался в Тель-Авиве? — спрашивал себя растерянный раввин. — Что это сейчас было со мной?

Чей-то строгий голос громоподобными раскатами продолжал раздаваться эхом в его голове:

«Доколе вы будете отвращать лицо свое от протянутой вам руки друга? Ужели из гордыни своей и в пламень адский сойдете, но не уразумеете, что вам помощь с небес послана была?»

Старик, покачиваясь, поднялся со скамьи, прижал к себе потрепанный старинный портфель из корчиневой кожи и побрел в сторону космопорта. При входе в первый же терминал ему сделалось плохо с сердцем, и он с легким стоном сполз по стене на пол.

Вдруг чьи-то руки подхватили его и понесли в прохладное и кондиционируемое помещение порта. Старик, кажется, понимал, что происходило с ним, он принялся бессильно плакать, прижимая к себе тощий портфель, такой же сморщенный, как он сам.

— Спасибо тебе, Милосердный! — всхлипывал он. — Прости меня, Господь! Прости за то, что был глух к Твоим стенаниям! А Ты и в предсмертный час мой не оставил меня умирать в подворотне, подобно ничтожному рабу. Отныне я повинуюсь Тебе и клянусь — если жив останусь! — нести Твое новое слово друзьям Твоим. Господи, я буду Тебе другом, как и Ты, как истинный Друг, не кинул меня, старика, подыхать одного!

Руки, несшие старого еврея, остановились как раз под живительной струей воздуха из кондиционера.

— Я чувствую Твое свежее дыхание! — простонал раввин. — Я ощущаю, как снисходит на меня Твоя благодать!

Старик с облегчением вздохнул, но даже не попытался оглянуться и поинтересоваться, кому принадлежат эти руки, несущие его, немощного.

Наконец руки усадили его в кресло посреди зала ожидания, где пассажиры дожидались своих рейсов, и слезящимися от слабости глазами старый раввин увидел расплывающийся силуэт высокого, тонкого юноши, который теперь удалялся от него. Перед глазами у старика все еще в замедленном темпе плыли лица и картинки; запотевшие очки сползли на самый кончик острого носа, но рэбе изо всех сил пытался приподняться и тянул руку в ту сторону, куда уходил молодой человек.

— Эй, парень! — окликнула его женщина, увидев, что раввин тянется за ним, но не в силах позвать его в голос.

Бен оглянулся.

— Вы — меня? — спросил он.

— Да. Кажется, именно вас зовет старик, но сил ему, похоже, не хватает окликнуть.

Бен посмотрел на старика.

— Сынок, как твое имя? — тихо произнес тот.

— Бен! — громко ответил парень, чтобы раввин расслышал. — Меня зовут Бен Эрец Израэле, — улыбнулся он и направился дальше к кассам, чтобы купить билет на скимер, летящий в Новосибирск.

Старик бессильно опустил руки на колени и откинулся на спинку кресла.

— О-о-о, Дави-ид! — дрожащими губами простонал он, глядя вслед удалявшемуся спасителю.

На его лице изобразилась блаженная улыбка, в глазах блеснули слезы счастья.

— Вам плохо? — спросила та же женщина, склонившись над ним.

— Нет, милая, мне уже лучше. Гораздо лучше, ведь сам Господь в лице этого юноши спас меня, — улыбался старик. — Веришь ли ты мне? — обратился он к женщине, схватив ее за руку.