Слезы текли у нее ручьем, она всхлипывала, шмыгала носом и продолжала говорить, суетиться по хозяйству, раздавать тычки детям, которых нужно было успеть к завтрашнему дню, для похорон, одеть во все черное.

Где-то двести голодных канареек ждали, когда их накормят.

И, обращаясь к Люка, Мегрэ со вздохом сказал:

— Остается только ждать…

Ждать результатов от опубликования фотографий, ждать, что люди узнают Мориса Трамбле, или мосье Шарля.

Бывал же он где-нибудь в течение этих семи лет. Если он переодевался вне дома, покупал певчих птиц и клетки для них, значит, где-то у него было пристанище, комната, квартира, возможно, целый дом? И, стало быть, он имел дело с хозяином либо с консьержкой или прислугой? Быть может, у него были друзья? Возможно, даже любовница?

Смешно сказать, но Мегрэ вел это дело не без некоторого волнения, в чем, пожалуй, не решился бы признаться и самому себе.

И вот уже человек, которого Мегрэ никогда в своей жизни не видел, о чьем существовании он даже не подозревал, такой вначале серенький и неинтересный, человек, который умер нелепейшей смертью, сидя на кровати, где дремала унылая Жюльетта, — и к тому же от пули, которая вовсе не должна была его убить, — человек этот стал близок Мегрэ.

Ружье из ярмарочного тира… Из таких ружей сбивают курительные трубки или шарики, прыгающие на струе воды…

Да и сам убийца, старательно отточивший свинцовую пулю в надежде сделать ее более вредоносной… Судя по всему, он тоже был всего лишь несчастным бедняком, этот человек, после которого в номере отеля «Эксельсиор» не нашли ничего, кроме старой расчески с выломанными зубьями.

У него больная печень. Вот почти и все, что было о нем известно.

Люка снова отправился на охоту. Скучная работенка — ни радости, ни славы. Побывать во всех магазинах и лавках Парижа, где продается оружие. Потом во всех тирах, потому что этот субъект мог купить ружье именно там. Инспектор Жанвье опрашивал торговцев с Луврской набережной и с набережной Мессажери, а также хозяев бистро у Нового моста и моста Искусств, куда Трамбле, возможно, заходил выпить стаканчик вина в ожидании дочери, с которой обычно здесь встречался.

Наконец, толстяк Торанс занимался шоферами такси, потому что далеко не каждый день приходится перевозить пассажиров с большими птичьими вольерами.

Что касается Мегрэ, то он в это время сидел в ресторанчике на площади Дофина и благодушествовал, потягивая пиво на открытой террасе, затененной красно-желтым полосатым тентом. Кружка была уже наполовину пуста, и теперь, в ожидании часа, когда можно будет отправиться домой завтракать, Мегрэ наслаждался своей трубкой, однако брови его беспрестанно хмурились.

Что-то смутно беспокоило его, но он никак не мог понять, откуда у него это беспокойство. Кажется, ему что-то сказали, не то вчера, не то сегодня утром, его это сильно поразило, что-то очень важное, но вот что именно — он забыл.

Какая-то коротенькая, ничего не значащая фраза. И все же — он хорошо помнит — тогда он ее сразу про себя отметил. И еще подумал, не в ней ли скрывается ключ ко всей этой загадочной истории.

Итак, от кого же он ее слышал?.. Может быть, на допросе, от этой высокогрудой девушки в красненькой шляпке?.. Он перебирал в уме все, что она ему говорила… Возвращался вновь к сцене на углу улицы Сантье, когда она побежала за отцом и увидела, что он прошел мимо места своей работы…

Сережки?.. Нет… Иногда отец с дочерью тайком ходили в кино… В общем, Франсина была любимицей Трамбле… Он испытывал, должно быть, немалую гордость, когда шел с ней гулять или покупал ей потихоньку от матери ценные вещи…

Нет, не то… Коротенькая фраза была связана с чем-то совсем другим… С чем же?.. Сверху откуда-то падал на него косой луч солнечного света, и в этом луче кружились нескончаемым хороводом тончайшие золотые пылинки, как бывает в комнате, где только что перестилали постель…

На улице Де-Дам, вот где он ее слышал… Открыта была дверь на кухню… и говорила Жюльетта… О чем же это она тогда говорила, что ему вдруг показалось — еще немного, и он все поймет?

— Жозеф, сколько с меня?

Совсем коротенькая фраза. Всю дорогу он пытался ее вспомнить. И дома, когда он, скинув пиджак и положив локти на стол, сидел за завтраком, он все еще продолжал думать о ней. И мадам Мегрэ, видя, что муж чем-то озабочен, под конец вовсе умолкла.

Но, подавая фрукты, она все же не выдержала и проговорила:

— Скажи, разве, по-твоему, это не отвратительно, когда человек…

Еще бы! Но ведь мадам Мегрэ не знала Жюльетту. Она не видела квартиры на улице Де-Дам.

Коротенькая фраза была у него уже на кончике языка, где-то рядом со словами жены.

«Скажи, разве это не отвратительно…»

Еще усилие. Одно небольшое усилие. Но озаряющая молния так и не вспыхнула. Он бросил салфетку на стол, набил трубку, налил себе рюмку кальвадоса и присел у окна — отдохнуть перед тем, как отправится снова на набережную Орфевр.