Бульвары выглядели неряшливо, как обычно в одиннадцать вечера. При свете фонарей пелена дождя казалась менее плотной. Из соседнего кинотеатра схлынули последние зрители, в зале погасили свет, убрали рекламные щиты, закрыли двери.

Под фонарем с зеленой полосой люди ждали автобуса.

Когда он подошел, завязалась перебранка: свободных мест не оказалось. Не обошлось без полицейского: автобус уже тронулся, а страж порядка все еще выяснял отношения с каким-то возмущенным толстяком.

Наконец по асфальту скользнул лимузин. Как только машина затормозила, дверца распахнулась. Мортимер как был с непокрытой головой, во фраке, легко взбежав по ступеням лестницы, уже входил в залитое теплым светом фойе.

Мегрэ взглянул на шофера: стопроцентный американец, с резкими чертами лица и выдающейся вперед челюстью, он неподвижно сидел за рулем, закованный в ливрею, как в доспехи.

Комиссар лишь приоткрыл одну из обитых чем-то мягким дверей. Мортимер стоял в глубине своей ложи. Актер саркастически бросал отрывистые реплики. Занавес упал.

Цветы. Всплеск аплодисментов…

Зрители устремились к выходу. На них зашикали. Актер объявил имя автора, нашел его на авансцене, вывел на середину.

Мортимер целовал и пожимал руки, оставил сто франков на чай билетерше, которая принесла ему пальто.

Жена его была бледна, под глазами у нее легли фиолетовые тени. Когда они сели в машину, произошла заминка.

Супруги заспорили. Миссис Ливингстон нервничала, не соглашаясь с мужем. Тот закурил папиросу, сердито щелкнув зажигалкой.

Затем что-то бросил в переговорную трубку, и машина тронулась, такси Мегрэ — за ней.

Половина первого ночи. Улица Лафайета. Белые колонны собора Троицы, скрытые строительными лесами. Улица Клиши.

Лимузин затормозил на улице Фонтен у «Пиквикс-бара». Швейцар в синем с золотом. Гардероб. Красная портьера отодвинулась и опустилась, навстречу комиссару поплыли звуки танго.

Мегрэ последовал за супругами Ливингстон, остановился у ближайшего к двери столика, который, наверное, никогда не бывал занят, так как находился на самом сквозняке.

Ливингстоны выбрали столик поближе к оркестру. Американец углубился в меню, выбирая, что заказать на ужин.

Перед его женой склонился наемный танцор.

Она пошла танцевать. Ливингстон как будто подстегивал ее своим взглядом. Она обменялась несколькими фразами с партнером, но ни разу не обернулась в ту сторону, где сидел Мегрэ.

В зале среди посетителей в вечерних туалетах было несколько иностранцев в повседневной одежде.

Комиссар жестом отогнал проститутку, вознамерившуюся присесть за его столик. Перед ним появилась бутылка шампанского, хотя он ее не заказывал.

Все было опутано серпантином. Летали ватные шарики.

Один из них угодил Мегрэ по носу, и комиссар свирепо взглянул на старуху, которая целилась в него.

Миссис Мортимер вернулась на свое место. Танцор побродил по площадке, отошел к выходу и закурил сигарету.

Вдруг он приподнял красный бархатный занавес и скрылся за ним. Минуты через три Мегрэ решил выглянуть на улицу.

Танцор исчез.

Остаток вечера был долгим и скучным. Мортимеры заказали обильный ужин: икра, трюфели в шампанском, омар по-американски, сыр.

Миссис Мортимер больше не танцевала.

Мегрэ, который терпеть не мог шампанского, тянул его маленькими глотками, утоляя жажду. На столе стоял жареный миндаль, который он имел неосторожность попробовать, и теперь ему нестерпимо хотелось пить.

Он взглянул на часы: два ночи.

Зал постепенно пустел. Танцовщица исполняла свой номер при полном равнодушии публики. Какой-то пьяный иностранец, за чьим столиком сидели три женщины, один производил больше шума, чем все остальные посетители бара вместе взятые.

Танцор, который отсутствовал не более четверти часа, пригласил еще нескольких дам. Теперь все шло к концу. Во всем чувствовалась усталость.

Лицо миссис Мортимер приобрело свинцовый оттенок, веки потемнели.

Муж ее сделал знак рассыльному. Ей принесли меха, ему — пальто и цилиндр.

Мегрэ показалось, что танцор, который стоял рядом с саксофонистом и разговаривал с ним, озабоченно на него поглядывает.

Мегрэ подозвал официанта, заставившего себя ждать.

Мегрэ терял время.