Он выставил: «Сетто из Диарбекира».

Отсюда — Сетто из Диарбекира.

Тремя этими уступками и ограничилось допущение чужого творчества в создание «Месс-менд».

<...>

Как бы то ни было, заявляю о секрете производства во всеуслышание и беру на него патент:

I. «Месс-менд» написан мной, и только мной.

II. «Месс-менд» — самая счастливая и самая умная из моих книг.

III. Сердобольных людей прошу больше не беспокоиться.

2. Все началось с елисеевской мебели, лаврового листа и статьи Бухарина

Лучшие книги — те, что пишутся для себя. Писать на заказ — все равно, что кормить грудью чужого ребенка: отдаешь себя, но не передаешьсебя. Осенью 1923 года мне посчастливилось написать книгу для собственного удовольствия, без всякой мысли, что она будет когда-нибудь напечатана.

Есть пословица: «Лавры спать не дают». Мы ее переделали в эпоху военного коммунизма: лавровый суп спать не дает. Нам выдавали ежемесячно треску и лавровый лист, спички и лавровый лист, клюкву и лавровый лист. Запасы лаврового листа лежали в шкафу, и когда паек уже прекратился, а издатели еще «не начали», суп нередко заправлялся только одними лаврами.

В тот день, о котором я пишу, у нас был лавровый суп. Под тарелкой лежала газета. Глаза наши — подобно куриным клювам — клюют каждое печатное слово, где только оно ни попадется. Отодвинув тарелку, я заметила заманчивый фельетон Бухарина о том, что «недурно бы нам создать своего красного пинкертона», и проклевала его от первого до последнего слова.

Ночью пришла лавровая бессонница. С Морской в комнату шел свет, бегали полосы от автомобилей. Вещи казались шевелящимися. Вокруг моей постели теснились аляповатые предметы из будуара купцов Елисеевых, доставшиеся мне по наследству от военного коммунизма вместе с квартирой в общежитии «Дома искусств». Здесь были: ширма, часы рококо, кресло с фигурками дубовых обезьянок по углам, гобеленовый диванчик.

Я стала на них смотреть. Сколько рабочих трудилось над этими штуками, чтобы купцы Елисеевы могли в них сесть. А ведь можно было бы сделать их с фокусами. Пружины — пищат, замки щелкают. Кресла могли бы быть с музыкой, шкафы — со щелчком в нос, с проваливающимися полками, с прищепками. В полусне мир ехидных, наученных, вооруженных вещей обступил меня, выстроился, пошел в поход, — и уже вовсе спящей я увидела большое бородатое лицо, голубые глаза, прямые пушистые брови, трубочку в зубах, — рабочего Мика Тингсмастера, повелителя вещей.

Утром, в постели, я продолжала выдумывать. Родилась мелодия вместе с песенкой:

Клеим, стругаем, точим,

Вам женихов пророчим,

Дочери рук рабочих,

Вещи-красотки...

Почему бы из этого не сделать «красного пинкертона»?

Тема: рабочий может победить капитал через тайную власть над созданиями своих рук, вещами. Иначе развитие производительных сил взрывает производственные отношения.

Содержание: возникает из неисчерпаемых возможностей нового — вещевого — трюка.

3. Отклик на идею

Несколько человек, попавших мне под горячую руку, раскритиковали все в пух и прах.

Солидный человек сказал:

— Разве вы не знаете, что у нас литературный курс меняется, как киносеанс по вторникам, четвергам и пятницам? Пока вы напишете пинкертона, понадобится красная художественная статистика или красный художественный письмовник.

Осторожный человек прибавил:

— Это наивно писать в «оригинале» и надеяться, что к тебе отнесутся как к переводу. Какие у вас шансы?

Шутник предложил:

— Посоветуйся с Гете.

Я сняла с полки томик, раскрыла и прочитала: «Und da ist auch noch etwas rund» («И там есть еще кое-что кругленькое...» — из песенки о Кристель.)

Шутник провозгласил:

— Тебе остается написать пинкертона с приложением статистики и письмовника, объявить его иностранцем и назвать Долларом.

4. Польский заем и сельскохозяйственная выставка, — анализ по Фрейду

Я засела писать.

У меня не было ни плана, ни названия, ни фабулы, ни действующих лиц, ни малейшего представления о том, что будет содержать первая глава; ничего, кроме Мика Тингсмастера и его песенки.

В газете писали, что Рокфеллер дает Польше заем. В конце концов этот заем давался Польше, и никому другому. Но мне удалось тоже перехватить от него малую толику без ведома Рокфеллера и отчасти даже насолить панской Польше: я немедленно начала первую главу с Еремии Рокфеллера, его сына Артура, его второй жены Элизабет и мисс Клэр Вессон, — членов семьи делать всегда очень легко, был бы отец, — что может подтвердить вам любая врачебная комиссия при родильных заведениях.