Шрифт:
— Пойди и спроси, в чем дело… не открывай! — предложила фру Скэллинг. — Или мне пойти?
— Нет, нет, я сам. Может быть, пожар или еще что-нибудь. Или немцы высадились, кто знает! Или… или революция.
Редактор побледнел как полотно, ноги у него дрожали. Шатаясь, он вышел в переднюю и крикнул: «Кто там?»
— Иисус! — ответил глубокий спокойный мужской голос.
— Что за безобразие? — крикнул возмущенный редактор. — Убирайтесь отсюда!
— Он грядет! — послышалось в ответ. — Будь готов! Он скоро придет!
— Что он сказал? Кто это? — спросила жена с лестницы.
— Он сказал, что он — Иисус! Ты только подумай!
— Боже! — воскликнула жена и съежилась в своей ночной рубашке. — Может быть, это предупреждение свыше, Никодемус?
От сильного порыва ветра задрожал дом. Начинался настоящий шторм. Редактор снова забрался в постель. Он не мог говорить, от холода у него зуб на зуб не попадал. Жена присела на край постели.
— Ты не отвечаешь, Никодемус? — сказала она, тряся его за руку. — Ты боишься? Может быть, надо было открыть, как ты думаешь?
Редактор раздраженно покачал головой, но жена упорно продолжала:
— А если… если это действительно он?..
— Что ты хочешь этим сказать?
Фру Скэллинг отвернулась и закрыла лицо руками.
— О, мне так страшно, — сказала она. — Ведь мы оба почти забыли бога. Да, забыли, Никодемус! Я много об этом думала, особенно после того, как прочитала эту книжечку, ты знаешь, «Только для грешников».
Новый порыв бури с гор, на крыше что-то завыло, и крупный град забарабанил в окна.
Она повернулась к нему, их взгляды встретились.
— Ты сам боишься, Никодемус! Признайся! У тебя всегда такой вид, как будто ты мерзнешь! Ты так похудел за последнее время!
— Ужасные времена, — признался редактор, погладив ее руку. И прибавил, глядя в пространство испуганными глазами: — Какое совпадение, что ты назвала эту книгу, Майя. Книготорговец Хеймдаль тоже только что прочел ее и очень ею взволнован. Мы в клубе недавно об этом говорили. Аптекарь Лихт сказал, что удивительно, как это оксфордское движение [11] до нас не дошло. «Но дойдет, — сказал он, — ибо оно еще существует».
11
Движение так называемого активного христианства, основанное в 1921 г. в Оксфорде американским пастором Франком Бухманом и распространившееся в Англии и Америке, а в 30-х годах затронувшее и Скандинавию. Заключалось главным образом в публичном признании грехов, в основном адюльтера, что приводило к скандалам в обществе.
— Хоть бы дошло! — вздохнула жена.
Следующее утро принесло разгадку таинственного ночного посещения. Стучали не только в дверь редактора, стук раздавался почти в каждом доме. Стучали пекарь Симон, безумный лодочный мастер Маркус и Бенедикт Исаксен — санитар. Трое психов разделили город между собой: пекарь взял западную часть, двое других сумасшедших — восточную. Во многих домах с нарушителями спокойствия обошлись очень жестоко, из окна судьи на голову санитара вылили содержимое ночного горшка, а в лодочного мастера вцепилась большая умная овчарка Тарновиуса.
Эти успокоительные новости принесла редактору и его супруге кухарка вместе с утренним кофе, который она подавала им в постель.
Трое миссионеров не закончили еще свой обход. Из окна конторы Саломона Ольсена увидели пекаря, он шел с непокрытой головой, ветер и дождь хлестали его, острое лицо было мокро и красно, словно ошпаренное. Встречные останавливались и смотрели на него с изумлением, во всех окнах и дверях виднелись удивленные лица.
Безумец приблизился к магазину Саломона Ольсена. Несколько продавцов вышли на улицу, собираясь его задержать, но из этого ничего не вышло; раскрыв рты, они отступили и дали ему пройти. Но когда он направился за прилавок, его остановил Бергтор Эрнберг, быстро выбежавший из конторы.
— Не валяй дурака, — скомандовал Бергтор. — Здесь тебе делать нечего!
— Порождение ехидны! — крикнул пекарь громовым голосом, заполнившим весь магазин. — Тщетно ты будешь бороться с неизбежным!
— Нет, это уж слишком! — Управляющий Гьоустейн поспешил на помощь Бергтору. — Безобразие! Сумасшедший! Я вызову врача!
— Пусть войдет! — прозвучал вдруг голос Саломона Ольсена с лестницы. — Входи, Симон!
Саломон Ольсен хранил спокойствие, его холодное лицо выражало лишь огорчение и жалость.
— В чем дело, Симон? — мягко спросил он. — Ты хотел видеть меня?
Пекарь безмолвствовал; широко раскрыв глаза, он смотрел на Саломона, ноздри его дрожали. Конторские работники спустились в магазин и столпились у подножия широкой белой лестницы. И с улицы вошли любопытные. Магазин заполнился народом. Все взгляды были устремлены на двух мужчин.
Симон открыл рот, собираясь что-то сказать, большая уверенная фигура торговца, казалось, лишила его дара речи.
— Ты отошел от нас, — сказал Саломон, — ты борешься против нас, Симон! Но почему? Разве мы не были друзьями и братьями? Почему мы не можем быть по-прежнему друзьями? Подумал ли ты об этом, Симон?