— Нет, спасибо. — И доктор, и редактор спешили.

— Постарайся пореже закатывать истерики при мне, — резко сказал редактор жене по дороге домой. — Культурный человек должен уметь управлять своими чувствами.

— Зато ты очень хорошо умеешь ими управлять, — огрызнулась она, выдернув свою руку из его.

— Давай, начинай снова… это удивительно приятно.

Она громко вздохнула:

— Вы все словно не понимаете, что это серьезно.

— Что ты хочешь этим сказать? Серьезно?

— Вот именно. Это совсем не то, что ваше дурацкое Оксфордское движение.

— Ах, вот ты о чем, — презрительно проговорил редактор.

— Да, — продолжала фру, — ведь здесь люди гибнут!

Редактор просунул руку под руку жены.

— Ты, в сущности, права, Майя, — сказал он. — Люди гибнут.

— Правда ведь? — оживившись, сказала она. И вдруг сжала ему руку. — Никодемус! Смотри! Нет, туда… Под памятником!

— Под памятником?..

Редактор резко остановился. Вверху, под памятником погибшим морякам, собралась большая толпа, среди нее возвышался крест… гигантский крест Маркуса.

— Нет, это уж слишком! — простонал он. — Что за безвкусица! Майя, ни с места! Слышишь! Майя!

Но Майя уже мчалась туда, ее невозможно было остановить. И… он сам почувствовал, что должен торопиться туда, к холму. Массовый гипноз, да. Гипноз толпы. Против него не устоять. Проснулся первобытный инстинкт. Это смешно. Это ужасно.

Под позолоченным крестом было черно от людей. Книготорговец Хеймдаль тоже был здесь. Он дернул редактора за рукав и сказал:

— Знаете, что мне это напоминает? Фреску Синьорелли «Воскресение мертвых»! Только все эти люди должны были бы быть обнаженными… в физическом смысле слова, как они обнажены в духовном!

Редактор нашел свою жену. Она прижималась к плечу старика Верландсена. Толстые стекла очков учителя выражали предел ужаса.

— Смотрите! — сказал он. — Смотрите, что написано вверху на кресте! Ну и ну!

— Религиозный маскарад! — сказал редактор. Его злило, что он не мог владеть своим голосом и говорить спокойно. Он взял жену за руку и строго посмотрел на нее.

— Смерть, где твое жало? — прозвучал полный экстаза женский голос.

Это была Лива Бергхаммер, девушка с хутора Кванхус, о которой так много говорили. Прелестная девушка. Она встала у подножия креста и в диком экстазе обращалась к толпе… Ее речь приводила в волнение, поистине проникала до мозга костей…

— Ибо если кто может свидетельствовать о преодолении смерти, то это я. За один месяц я потеряла брата, возлюбленного и деверя… и только что спаслась от смерти на море! Но для спасшего свою душу нет смерти! И в скором времени никто более не сможет говорить о жизни и смерти, только о вечности! О вечной гибели или вечном спасении!

— Селя! — закричала толпа. Будто порыв ветра пронесся.

— Селя! — Редактор услышал шепот и увидел искаженное лицо жены. — Селя! — произнесла она снова, глядя на него округлившимися глазами и вздернув верхнюю губу.

— Майя! Нет, нет… Не смей, слышишь! Иди домой! Я не могу этого вынести! Слышишь!

Он схватил ее за руку и с силой потащил с холма, на дорогу, в чью-то остановившуюся машину.

— Ради бога! — сказал он изумленному водителю. — Ради бога, отвезите нас домой! У моей жены нервный шок!

— Только не к доктору! — умоляла фру Скэллинг. — Я не хочу к доктору! Он ничего в этом не понимает.

— Нет, нет, — успокоил ее редактор. — Не к доктору, домой.

— И немедленно в постель! — приказал редактор, водворив свою жену в дом. — Нет, не буду звонить доктору, будь спокойна. Я сам буду тебя лечить. Сейчас мы оба выпьем, чтобы подкрепиться. А потом ты ляжешь. Да? Тебе ведь уже немного лучше, да, Майя?

— Да-да, конечно, Никодемус.

Майя попыталась улыбнуться:

— Послушай… мы, кажется, устроили скандал?

— Чепуха, ни у кого не было времени, чтобы обратить на это внимание. Но, Майя, дай слово, что отныне мы будем держаться подальше от всяких сборищ. И ты увидишь, все будет хорошо. Ты будешь читать успокоительные книги. Твое здоровье! «Тысячу и одну ночь», например. У меня идея… Ты ляжешь в постель, а я посижу около тебя и почитаю тебе о путешествиях Синдбада Морехода!