— Возьмись тут, перед грудью, крепче. И не отпускай.

Подлокотники в виде вставших змей изгибались под руками. Жрец что-то сделал рукой, плавно опустил рычаг, и Онторо ахнула, когда скамья подалась вперед и вдруг стала медленно падать, летя вперед. Воздух зашипел в ушах, снизу кинулись звуки воды, скрежет камней в скалах, где бился прибой. Не успела она негодующе вскрикнуть, как скамья, плавно замедлившись, понеслась вверх, а за их спинами сокращались сложные плетения прочных кожаных лет, свитых цепями.

— Тебе нравится? — жрец смеялся, как смеются дети на деревенской ярмарке, крутясь на грубых каруселях, наклонялся вперед, жадно глядя на близкую воду, и откидывался назад, подставляя солнцу белое лицо.

— Да! — плавные размахи становились сильнее, горячий ветер трепал волосы, возя их по скулам и залепляя глаза. Казалось, ленты остались на платформе, а они вместе просто летят, описывая в жарком воздухе круги и овалы, спускаясь спиралями и взлетая, как летят птицы на струях перемешанных ветров.

— Ты сейчас, как человек, — она тоже нагибалась, с обморочным восторгом глядя, как несется к лицу синяя вода, показывая в толще силуэты огромных рыб и монстров, столпившихся в ожидании.

— Я был человеком. Давно. И тебя ждет перерождение, куи-куи. Если ты этого заслужишь.

— А-а-аххх… я заслужу!

— Знаю! Ты изменила его, слабого друга княгини, так быстро. Так бесповоротно.

Мимо глаз полетело небо, мелькнул завернутый край черной тучи. Онторо крепче сжала кованое железо, налегая грудью на завиток, охраняющий от падения вперед.

— Я немногое сделала сама, мой жрец мой учитель. Его душа черна. Просто она спала. И у светлых трав его сердца — слабые корни.

Скамья неслась вниз и сверкание воды расступалось. Черная туша, блестя круглыми боками, вырвалась из волны с шумом и грохотом, раскрылась бездонная пасть, и закрылась чуть ниже мелькнувших над ней ног.

— Хватит, — крикнула испуганная жрица, хватая рукав собеседника и сразу отпуская его, чтоб вцепиться в поручень.

Тот рассмеялся, колдуя над кованым рычагом. Основание скамьи глухо стукнуло о дерево, платформа ударила Онторо по пяткам. Вставая, жрец сдвинул поручни и протянул ей руку. А она сидела, боясь подняться — колени мелко дрожали.

— Ты не солгала, моя ученица. Не стала похваляться своими победами. Но все равно достойна награды, ведь ты сумела искусно использовать гниль, которую вынула из спящей души.

Говоря, заботливо поднял ее со скамьи, и, поддерживая, повел обратно, к пролому в стене, откуда на них глазели стражники.

— Если он, слушая тебя, сумеет сделать княгиню слабой, и она предаст свою душу матери тьме, ты сможешь выбирать место для будущего гнезда. Там, где сейчас путешествуют твои подопечные, мой брат, Видящий невидимое, следит за душой ее сестры Ахатты. Возможно, он сделает ей сына. Или самой Хаидэ. И мальчик станет одним из твоих жрецов. Когда вырастет. Первый жрец твоего собственного горма.

Они прошли мимо стражников и ступили на узкую легкую лесенку. Ступени нежно звенели под ногами.

— Так долго ждать? — Онторо хмурилась, скрывая радость.

— Привыкай к новому течению времени, сестра. Если все совершится верно, ты станешь одной из нас, долгоживущей.

Лесенка крутилась, опускаясь все ниже, пронося мимо глаз жилые галереи, где черные люди вели обыденную жизнь.

— Другие же дети будут воспитаны, как Маур, послушными рабами гнезда, будущими ставленниками в человеческих племенах. Ты говоришь, их уже трое в том гнезде?

— Да мой жрец. Теперь там и сын княгини.

— Жаль, что он человек. Ну ничего, она сможет родить еще и еще. Она не молода, но полтора десятка земных лет может носить одного за другим будущих жрецов.

Мужчина, подталкивая Онторо, ступил в светлый просторный коридор, уходящий в глубину горного склона. Она шла, любуясь цветущими лианами, яркими птицами, топырящими крылья на посаженных вдоль стен пальмах. И снова ахнула, когда коридор распахнулся, открывая огромный бассейн, полный жемчужной воды.

Подходя, жрец скидывал на пол одежды, бросил широкополую шляпу и, оставив на камне сандалии, повернулся к Онторо, встав на краю бассейна. Она смотрела на мраморное тело, безупречное в каждом изгибе, и снова обморочный холодок подступал к груди, поднимаясь из живота. Как он прекрасен и холоден, как бела кожа, как сверкают синие с зеленью глубокие глаза…

— Иди в воду, куи-куи, освежись после внешнего зноя.

Два тела — черное и белое стояли в текучих переливах перламутровой влаги. Жрец держал за руки женщину и говорил.