И тут появилась Мемо: передник в горошек развевается по ветру, в правой руке зажата метла, сбившийся с головы платок болтается на шее. Подхватив Кетлин с земли, она с такой силой огрела метлой собаку, что та взлетела в воздух и приземлилась аж посередине улицы. Мемо передала внучку Майку и спокойным, но непререкаемым тоном велела ему отправляться домой, а сама снова повернулась к собаке, которая уже пришла в себя и готовилась к новой атаке. Мчась к дому с Кетлин на руках, Майк оглянулся через плечо, и зрелище, представшее его глазам, осталось в памяти навсегда: бабушка, широко расставив ноги, застыла в угрожающей позе, платок развевается вокруг шеи… она ждет… ждет… Позже констебль Барни говорил, что даже представить себе не мог, как это собаку, а тем более бешеную собаку, можно убить обыкновенной метлой, и что миссис Холлиган почти размозжила чудовищу голову.

Барни произнес тогда именно это слово: «чудовище». И с тех пор Майк пребывал в твердой уверенности, что, какие бы чудовища ни являлись по ночам, его Мемо сумеет дать им достойный отпор.

Но меньше чем через год после этого события Мемо слегла. Первый удар был тяжелейшим: бабушку парализовало, ее лицо, всегда удивительно живое, отражавшее массу эмоций, сделалось совершенно безжизненным. Доктор Вискес сказал, что смерть Мемо – вопрос всего лишь нескольких дней, ну, может быть, недель.

И все же доктор ошибся.

Майк помнил, как странно было видеть гостиную – обычно центр неустанных хлопот Мемо – превращенной в комнату тяжелобольного человека. Вместе с остальными членами семьи он ждал конца.

Но в то лето бабушка победила смерть. К осени она научилась выражать желания с помощью целой системы кодовых морганий, а к Рождеству уже могла говорить, правда разбирать слова удавалось только домашним. К Пасхе Мемо, выиграв битву со своим собственным телом, заставила действовать правую руку и даже иногда садилась в кресле.

Через три дня после Пасхи случился второй удар. А месяцем позже – третий.

Последние полтора года Мемо походила на труп, только этот труп все еще дышал. Лицо пожелтело и сморщилось, кисти рук скрючились, как лапы мертвой птицы. Она не могла двигаться, не могла контролировать физиологические отправления. Единственным средством ее общения с миром по-прежнему оставалось мигание. Но как бы то ни было, Мемо продолжала жить.

Когда Майк вошел в гостиную, за окном уже сгустились сумерки. Он зажег керосиновую лампу – в дом уже давно провели электричество, но в своей комнате наверху Мемо предпочитала пользоваться старинными светильниками, а потому семья решила не лишать старушку этого удовольствия здесь, в гостиной, – и сразу подошел к высокой кровати, в которой лежала бабушка.

Мемо лежала на правом боку, устремив взгляд прямо на внука. Впрочем, такая картина повторялась изо дня в день, за исключением тех, когда больную переворачивали лицом к стене, чтобы по возможности избежать появления болезненных и опасных пролежней. Желтое лицо Мемо, покрытое сетью морщин, казалось восковым и, откровенно говоря, уже мало походило на человеческое. Глаза – чуть навыкате, будто их выталкивала изнутри какая-то неведомая сила или они распухали от обилия таившихся в черной глубине невысказанных мыслей, – казались пустыми и безжизненными, изо рта вытекала тонкая струйка слюны.

Майк взял одно из чистых полотенец, лежавших в изножье кровати, и промокнул бабушке рот, затем проверил, не нужно ли ее переодеть. Предполагалось, что последняя процедура – забота девочек и брат не должен принимать в ней участие, но Майк ухаживал за Мемо чаще и лучше, чем они все, вместе взятые, так что все отправления бабушкиных почек или кишечника не были для него тайной. Постель была чистой и сухой. Майк сел на низенький стульчик и взял Мемо за руку.

Сегодня такая чудесная погода. Настоящее лето, – прошептал он.

Майк сам не знал, почему шепчет в ее присутствии, но так было всегда, причем остальные тоже разговаривали при бабушке шепотом. Даже мать.

Он оглядел комнату. На окнах тяжелые занавески. Столик заставлен склянками с лекарствами в окружении старинных ферротипии и фотографий, запечатлевших самые разные моменты жизни Мемо – времени, когда она была полна сил и энергии. Как давно бабушка не рассматривала свои реликвии!

В углу пылилась старая виктрола, и Майк поставил одну из любимых пластинок старушки: арию из «Севильского цирюльника» в исполнении Карузо. Прекрасный голос знаменитого тенора, иногда заглушаемый визгливым скрежетом иглы по поверхности диска, заполнил комнату. Однако Мемо не отреагировала на звуки ни одним движением, даже не моргнула, хотя Майк почему-то был уверен, что она слышит музыку. Он снова отер слюну с подбородка бабушки, промокнул уголок рта, поудобнее устроил ее на подушках, потом снова сел на скамеечку и взял Мемо за руку – совершенно сухую и словно неживую. Именно Мемо когда-то в День всех святых рассказала маленькому Майку страшную историю «Обезьянья лапа», напугав его так сильно, что мальчик потом полгода не мог спать без света.

«А что, если бы я поклялся на руке Мемо?» – подумал Майк, но тут же прогнал недобрую мысль и во искупление греха поспешил прочесть про себя молитву Богородице.

– Мама с отцом уехали потанцевать… – зашептал он. Скрежет иглы и шипение пластинки почти заглушали голос

великого тенора.

– Мэри и Пег ушли в кино. – Майк старался произносить слова негромко, но как можно разборчивее. – Дейл сказал, что сегодня на бесплатном сеансе показывают фильм «Машина времени». Он говорит, что это про парня, который отправился в будущее… ну, или что-то в этом роде…