– Кто такой Сетебос? – вымолвил Харман, пытаясь держаться столь же невозмутимо, как его спутница. – Это твой господин? Отведешь нас к нему? Позволь нам только поговорить. Может, он отпустит невинных людей?

Калибан запрокинул голову, принялся царапать мшистую трубу всеми когтями и прокричал куда-то ввысь, под своды грота:

– Сетебос, Сетебос и Сетебос! Помыслил пребывать средь холода луны.

– Луна? – повторила Сейви. – Твой хозяин живет на луне?

– Помыслил, сотворил ее нарочно, в соперники дневному солнцу, – промурлыкал монстр. – Но звезды – нет, возникли те иначе; Он создал облака, и метеоры, и ветра, и прочее: и этот остров, то, что здесь растет и жизнь влачит, и море, бесконечное, как змей, кусающий себя за хвост.

– О чем речь-то? – зашептал Даэман. – Он, кажется, двинутый. Можно подумать, этому Калибану мерещатся всякие божества.

– Лишь одно, – откликнулась еврейка. – Его собственное. И вероятно, совсем не мерещится.

– Кому пришло в голову создать подобную мерзость? – поморщился девяностодевятилетний. – Уж точно не Богу.

При этих словах уродливые прозрачные уши чудовища заворочались и встали торчком.

– Помыслил, Сикораксой урожден я, смертный червь. Просперо, помыслил, безмолвный раб по собственной же воле, раб Тихого, такого же слуги. И все-таки Сетебос многорукий, как каракатица, деяньями ужасный, впервые поднял взор и вдруг проник, что в небеса не взмоет, не дано, и счастья там не обретет, но мир его – мир мыльных пузырей – реальным мирозданьям не чета, и доброе в сем мире столь же близко реальному добру и так же схоже, как схожи день и ночь.

– Мир мыльных пузырей? – переспросила старуха. – Ты об этом городе на астероиде экваториального кольца?

Вместо ответа Калибан пополз вперед подобно дикой кошке, готовой напасть. Его кошачьи глаза сощурились в каком-то ярде от невольных зрителей.

– Помыслил, может, им знаком Просперо?

– Я знакома с Ариэлем, воплощением биосферы, – отвечала еврейка. – Он лично позволил нам попасть в Атлантиду и проделать весь этот путь. Мы здесь по праву. Спроси Ариэля.

Калибан захохотал и перекатился на бок; лишь когти да перепончатые ноги помешали твари скатиться с трубы в зловонную жижу.

– Помыслил, сам Он, как Просперо, держит для Ариэля цаплю с острым клювом, что бродит по воде и ловит рыбу, тут же изрыгая; еще морскую тварь, тупую, неуклюжую, ее поймал Он и ослепил, чуть укротил, меж пальцев раскроил ей перепонки, и вот упрятал в каменной пещере, и окрестил беднягу… Калибаном.

– Что он, чтоб ему провалиться, несет? – произнес кузен Ады по коммуникационной линии. – Эта тварь ненормальная. Пристрели ее, Сейви. Умоляю.

– Кажется, я… начинаю… понимать, – жарко зашептал Харман. – Сам он – Калибан. Но говорит о себе в третьем лице. Похоже, Просперо поработил его с помощью твоего знакомого, Сейви.

– Наш гостеприимный хозяин изловил в пруду ящерку и нарек своим именем, – продолжила его мысль старуха. Голос ее звучал отстраненно, почти беззаботно, словно хищный взгляд монстра опутал жертву гипнотическими чарами. – А теперь играет в собственного господина, Просперо.

Тварь осклабилась и почесала шею. Над ребрами, почти под самыми подмышками существа Даэман разглядел настоящие жабры, до непристойности похожие на серые шевелящиеся рты.

– Стреляй, Сейви, – повторил собиратель бабочек. – Он убьет нас!

– Скажи, Калибан, – успокаивающим тоном начала еврейка, – что случилось со здешними постлюдьми?

Монстр захныкал; по его вытянутой морде потекли струйки слизи.

– Сетебос, – прошептал он, испуганно косясь на высокие потолки пещеры, как если бы его могли подслушать. – Сетебос велел мне иль одарить их род ногою третьей, иль оторвать одну и так оставить. А что за наслажденье – постлюдишек по одному выслеживать и жрать и мозг их превращать в живую глину, податливую под моей рукой! Вот так и Он! И Он!

– О господи, – выдохнула старуха и до того резко отпрянула, что едва не свалилась вниз.

– Что? – встревожился Даэман. – В чем дело?

– Это он. Он убил «постов». – Ее лицо никогда еще не выглядело столь изможденным. – По приказу Сетебоса. Или самого Просперо. Кажется, Калибан почитает обоих своими божествами.

Чудовище прекратило скулить и оскалило зубы в блаженной ухмылке.

– Помыслил, в этом нет ни правоты, ни преступленья, Он ни добр, ни зол: Он – Господин и властью облечен.

– Кто именно? – настаивала Сейви. – Сетебос или Просперо? Кому ты служишь?

– Зовет себя ужасным, – прорычал Калибан, вставая. – Взгляни на его ноги – и поймешь! Короткий смерч способен уничтожить надежду шестимесячных трудов. Я знаю, для Него я ненавистен.

– Да кто тебя ненавидит-то? – вмешался Харман.

Ну и психи, мелькнуло в голове Даэмана. Разве можно разумно беседовать с этой тварью?

– Давай же, – заклинал он Сейви. – Убей его!

Еврейка приподняла оружие, но по-прежнему не целилась.