— Ты уверен,— спросил Корнуолл у Хэла,— что это был Бекетт?

— Я не могу утверждать,— отозвался Хэл,— но посуди сам, кто же еще? Торговцы не подковывают своих лошадей, и потом, они гораздо охотнее пользуются мулами. А у тех, с кем мы столкнулись, были одни лошади. И кто еще, скажи на милость, способен на такие зверства?

— Они же не знали, что трактирщик и его жена ни при чем,— возразил Корнуолл.

— Разумеется, не знали,— согласился Хэл.— Они просто решили заранее, что те виноваты, и все. Хозяина они, должно быть, пытали, а затем, ничего от него не добившись, повесили. Хозяйка же, вполне вероятно, сгорела заживо, когда они подожгли дом.— Он посмотрел на Мэри, сидевшую напротив.— Извините, мисс.

— За что? — спросила девушка, проводя ладонью по волосам.— Мне жаль их, по-человечески жаль, что они умерли такой смертью, но, по совести говоря, они мне никто. Нехорошо так говорить, однако, сдается мне, они пострадали заслуженно. Хозяина я боялась; в моей жизни не было ни мгновения с тех пор, как я пришла в трактир, чтобы я его не боялась. А хозяйка была немногим лучше. Всякий раз, когда я подворачивалась ей под горячую руку, она дубасила меня поленом. Хотите, покажу вам синяки?

— Почему же ты не ушла раньше? — удивился Джиб.

— А куда? — ответила она вопросом на вопрос.— Когда вы нашли меня на сеновале, я уже решила, что сбегу, но куда, по-прежнему не представляла, и тут подвернулись вы.

— Ты говоришь, Бекетт движется на северо-запад,— произнес Корнуолл, обращаясь к Хэлу.— А что, если он опередит нас и первым доберется до епископа Башни? Пускай даже он там не задержится, но может настропалить епископа против нас, и мы встретим у него холодный прием, а в худшем случае нас закуют в кандалы.

— Знаешь, Марк,— отозвался Хэл,— по-моему, опасность невелика. В нескольких милях к северу от того места, где повесили трактирщика, дорога разветвляется на две: левая ведет к Башне, а правая — в Пустынный Край. Готов поспорить, что Бекетт выбрал правую. Мне бы, пожалуй, надо было проверить, но я торопился увести вас оттуда.

— Пустынный Край? — переспросила Мэри.— Он направляется в Пустынный Край?

Хэл кивнул.

— А вы тоже идете туда? — поинтересовалась она, оглядывая своих спутников одного за другим.

— Почему ты спрашиваешь? — осведомился Оливер.

— Потому что я, может быть, родилась в Пустынном Краю.

— Что?

— Я точно не знаю,— проговорила Мэри,— не помню. Я была тогда совсем крохотной, и воспоминаний почти не сохранилось. Правда, кое-что в памяти всплывает: большой дом на вершине холма, люди, которые были, наверно, моими родителями, странные товарищи по играм... Однако был ли то в действительности Пустынный Край? Мои родители — не настоящие, а те, что взяли меня к себе и заботились обо мне,— рассказывали, что встретили меня на тропинке, которая бежала из Пустынного Края. Они жили по соседству, двое стариков, очень бедных, и у них никогда не было ребенка, которого они могли бы назвать своим собственным. Они взяли меня к себе и воспитали, а я любила их так, словно они были моими настоящими родителями.— Мэри перевела дыхание, потом продолжила: — Они упорно трудились, но оставались бедняками. Жили они в одиночестве, потому что их домик стоял чуть ли не на границе Пустынного Края, а мало кто из людей рискует селиться в такой близости от него. Но с нами ничего плохого не случалось. Мы сеяли рожь и пшеницу, сажали картошку, растили садик, ходили за дровами в лес, доили корову, но скоро она умерла от ящура, а купить другую не было возможности. Еще у нас были свиньи. Мой отец — я всегда называла его отцом, хоть он им и не был,— охотился на оленей и медведей и ставил капканы на пушных зверьков. На меха он выменивал поросят, таких симпатичных маленьких свинок. Мы держали их в доме, чтобы они не достались волкам, до тех пор пока они не вырастали. Я помню: вот отец возвращается домой, а в руках у него поросята. Он приносил их издалека, ведь поблизости не было ни единого хозяйства, кроме нашего.

— И все же вы ушли,— сказал Корнуолл,— Ваша жизнь была счастливой, и все же вы ушли.

— Прошлая зима выдалась морозной и снежной. Мои старики-родители простудились и умерли. Я выхаживала их как могла, но у меня ничего не получилось. Первой умерла мама, а на следующий день — отец. Я развела костер, чтобы растопить лед и отогреть землю, и вырыла могилу, одну на двоих. Она получилась мелкой, потому что земля так и не оттаяла. Я не в силах была оставаться там. Понимаете, просто не в силах!

— И вы пришли в трактир,— подытожил Корнуолл.

— Да,— сказала Мэри.— Они обрадовались моему приходу, хотя по тому, как они со мной обращались, этой радости не чувствовалось. Я была молодой и сильной и хотела работать. Но они все равно шпыняли меня.

— Когда мы достигнем Башни, вы сможете передохнуть,— заметил Корнуолл,— передохнуть и решить, как вам быть дальше. Никто не знает, что такое эта Башня?

— Ничего примечательного,— отозвался Хэл.— Старинное укрепление на границе с Пустынным Краем. Когда-то там стоял гарнизон, а сейчас живет один епископ, хотя зачем он там нужен и чем занимается, никому не известно. Быть может, у него наберется двое-трое слуг. Они да пара крестьян — вот и все обитатели Башни.

— Вы мне не ответили,— напомнила Мэри.— Вы идете в Пустынный Край?

— Не все,— сказал Корнуолл.— Я иду. Оливер, по-моему, тоже. Его не удержать, но, будь моя воля, я бы попытался.

— Я наблюдал начало,— заявил Оливер,— и ни за что не пропущу конец.

— Далеко еще? — спросил Джиб.— Сколько нам осталось идти?

— Три дня,— сказал Хэл.— Мы будем у Башни через три дня.