Это был хороший пример, я на него сильно рассчитывал. Но тут подала голос Надежда Петровна.

– Прошу прощения, что перебиваю, – голос ее был слегка сиплым, она ведь молчала все это время, – но позвольте небольшой пример, а вы попробуете его объяснить на основе вашей теории.

– Не теории, – улыбнулся я. – Гипотезы. Давайте попробую.

– Да, гипотезы, – она смотрела на меня не мигая, как кобра на флейту. – Я имею в виду переселение душ.

Я оцепенел.

– Все эти реинкарнации, – продолжала она, и голос ее уже не был сиплым, – кармы, гилгулы и прочее. Как бы вы их объяснили? Или вы считаете, что все это сказки?

– Нет, не считаю, – теперь сипел я. – И я сам очень хотел бы понять, как это все происходит. Но я пока не знаю.

Окончание лекции получилось скомканным, хотя именно оно должно было стать самым важным этапом. Я собирался плотно пообщаться с некоторыми из молодых, договориться о продолжении разговора… Вместо этого кое-как ответил на вопросы, выдавил из себя: «Если кто-то заинтересовался сегодняшним разговором – я работаю на кафедре прикладной математики… Милости прошу».

На том и расстались.

Я был уверен, что Надежда Петровна предложит поговорить наедине. И она предложила.

У нее оказался шикарный кабинет – небольшой, но с огромным окном во всю стену. И очень уютный, хотя и без всех этих цветочков-салфеточек, которые многие женщины считают уютом. Идеально чистый стол, ничего лишнего. Да и вообще – чисто, пыль не пляшет в столбе света. «Не удивлюсь, – подумал я, – если она сама тут влажную уборку делает дважды в день».

Мы сидели и молчали. Она – спиной к окну, я лицом. День был яркий, я плохо различал ее лицо, видел только силуэт. Разве что глаза… Глаза теперь не казались стальными заслонками, скорее это были два маленьких водоворота. В них крутились тысячи незаданных вопросов.

Мы молчали. Смотрели друг другу в глаза и даже не шевелились. Руки перед собой на столе. Два сфинкса играют в гляделки.

Ладно, я все-таки мужчина. Мне нужно сказать то, что понятно уже обоим.

– Вы… тоже?

Она тоже. И она боится, что ошиблась. Наверное, она тоже пару раз ошибалась, как и я.

– Что… тоже?

Отражение моей фразы, точно так же, как и она сама – отражение меня. Два слова, разделенные паузой в полторы секунды. Нет, надо с этим кончать.

– Я… я блуждающая душа, – смотрю в свое отражение, как в зеркало. – Я переселяюсь из тела в тело. Меняю оболочки. В это, – небрежно указываю на себя, – я вселился…

– Неделю назад посреди лекции, – сказала она.

И сразу стало легче. Хорошо, что мы сидим. Ноги ватные.

– А я здесь уже год.

Сначала мне показалось, что она улыбается, но оказалось, что рот скривился не перед хохотом, а перед плачем.

Мы проговорили три часа подряд, быстро, захлебываясь, перебивая друг друга и перехватывая мысль. Мысль была одна на двоих.

«Наконец-то! Наконец-то есть еще кто-то!»

Мы болтали, как два друга детства, или два однополчанина, или разлученные в детстве близнецы, или… Нет, все эти сравнения хромают. Ближе всего такое: мы говорили, как умалишенный, обнаруживший в палате зеркало, болтает сам с собой. Ничего нового мы друг другу не сказали, да и сказать не могли. Ведь мы были одним и тем же существом, разделенным зачем-то надвое.

Отличия удалось выявить лишь самые незначительные. Например, я меняю тело раз в два-три года, а то и чаще, а она гостит в оболочке лет по пять-семь. Она лучше помнит прошлое, зато я быстрее осваиваюсь на новом месте.

Так что мы повторяли все то, что было и нам самим известно, но ничего более захватывающего мы в жизни не слышали.

Мы бы продолжили болтать и дальше, но нас прервали. Молодая дама, скорее всего, из деканата философского факультета, нарушила наше уединение. Коротко постучав, она тут же вошла и зачастила со скоростью хорошо смазанного пулемета:

– Надежда Петровна, Александр Иванович просил вас…

И тут в ее пулемете заело ленту. Дамочка застыла на полуслове с приоткрытой челюстью. Надежда нахмурилась и переспросила:

– Что с вами, Леночка? Что он просил передать?

Леночка из столбняка вышла, но ответить не удосужилась.

– Я потом зайду, – пробормотала она, развернулась и вышла, даже не покачивая худыми бедрами.

– Чего это она? – удивился я.

Надежда пожала плечами, потом посмотрела на стол перед собой и вдруг рассмеялась. Я проследил ее взгляд и поддержал веселье – мы сидели, крепко схватив друг друга за руки.

– Ты женат? – спросила она деловито.

– Нет. Я с мамой живу. Но в двушке.

– Это хорошо. Я-то замужем…

Она нахмурилась, но я понял, что речь идет не о трагедии, а всего лишь о проблеме. Надя сейчас сожалеет не о муже, которого придется бросить, а о времени, которое придется на это потратить.

Уже в машине я поинтересовался:

– А кто муж?

– Хороший человек, – Надя ловко выруливала с универской парковки. – Проректор по хозчасти. Ничего, разберемся. Твоя мама как отнесется, если я сегодня перееду?