Только тут медсестра вскинулась и подалась к больному:

– Что такое? Тебе хуже?

– Л… Лучше. А что с-с-сегодня на з-з-завтрак?

В тот раз удалось снять только общую боль, которая опоясывала череп, но и это было здорово! Богдан чувствовал себя командующим большой армией, который нанес сокрушительный удар по врагу. Основные силы рассеяны, и теперь неприятель вынужден прятаться по крепостям. Осталось взять эти крепости одну за другой.

Однако это оказалось не так просто. Не то чтобы Богдан не мог обнаружить очаги сопротивления – наоборот, теперь он очень ясно видел, в какой части головы засели болевые гарнизоны, мог пальцем ткнуть. Беда была в том, что не удавалось снова войти в то пограничное состояние, когда собственная голова кажется чужой. Пришлось снова не спать двое суток и морить себя голодом. Только после этого фокус получился еще раз. Богдан опять сфокусировался на висках и…

…ему представилось, как две грохочущие танковые колонны идут на окопы врага. Однажды в старом фильме он услышал выражение «танковые клинья». Так вот, теперь он вгонял эти клинья в оборону боли. Боль сопротивлялась, как сопротивляется любая армия, которую не собираются брать в плен. Но маршал Богдан загонял клинья все глубже. Полки неприятеля дрогнули и побежали. Большая часть была уничтожена, но некоторые смогли перегруппироваться и засели гораздо глубже в голове. Они огрызались контратаками, и тогда на глазах Богдана выступали слезы. Но он давил и давил на виски, пока вдруг не уснул.

Это был самый обычный сон, без голосов и многомерных туннелей. Они с Нюшей гоняли мяч, причем Нюша оказалась совсем взрослой. Богдан сразу захотел на ней жениться, но сестренка строго сказала:

– На мне нельзя, я твоя близкая родственница. Возьми лучше вот эту, ее зовут Верочка.

Верочка сидела на стуле и внимательно смотрела перед собой. Она была в халате медсестры, но гораздо моложе тех теток, что постоянно над ним дежурили. Под халатом Верочка носила тонкий свитер под самое горло. И еще у нее оказалась высокая и упругая грудь.

Верочка нахмурилась и покачала головой:

– Зря ты, Богдан, это затеял! Не слушай его! Ты не должен убивать свою боль, только хуже будет!

Она еще какую-то ерунду несла, но Богдан во сна заткнул уши и отказался дальше слушать. Эта глупая Верочка ошибалась. Что может быть хуже боли? Но грудь у Верочки была очень красивая.

Он проспал двенадцать часов подряд и проснулся совсем веселым. В голове в районе висков было тепло и уютно. И никакой боли! Вражеские гарнизоны не посмели вернуться в оставленные накануне окопы! Более того, почему-то и руки стали болеть меньше.

Богдан долго лежал, раздумывая над этим. Получалось, что боль улетучивалась без следа. Не переливалась в другое место, а просто исчезала! Значит, прав был голос. Как он говорил? «Вся боль только в голове». Вот почему и рукам стало легче.

Богдан открыл глаза, и тут его ждал еще один приятный сюрприз. У кровати сидела Верочка из сна и внимательно на него смотрела. Грудь у нее была наяву не такая уж и высокая, зато глаза и губы оказались, пожалуй, красивее, чем во сне.

– Меня Вера зовут, – сказала она. – Я теперь буду тут дежурить. Те две тети… они заболели.

Богдан улыбнулся. Верочка говорила, старательно подбирая простые слова. Наверное, боялась, что он не поймет. Но сейчас это не раздражало, а скорее смешило.

– А я Б… Богдан, – сказал он хриплым голосом. – Я в туалет хочу.

Верочка потянулась под кровать за уткой, но Богдан остановил ее взмахом руки и сел на кровати. Голова кружилась, но болела только местами, там, куда не успели добраться танковые клинья маршала Богдана.

– Я с-с-сам… Вы только… помогите…

Верочка нахмурилась. Наверное, у нее были четкие инструкции по поводу особого больного, но мальчик так уверенно говорил и так улыбался ей… Словом, она помогла ему добраться до туалета (благо он был тут же, в блоке), подождала его, прижав ухо к двери, и с явным облегчением помогла вернуться в кровать.

С Верочкой они подружились. Она быстро поняла, что не надо Богдану разжевывать каждое слово, и теперь болтала целыми днями. Иногда ему приходилось делать вид, что он спит, чтобы отдохнуть от ее трескотни. Вслух он ни разу не попросил ее помолчать чуть-чуть, не хотел обидеть. Полушутя-полусерьезно он называл ее про себя «невестой».

Сменщица Верочки тоже была молоденькой, но совсем не симпатичной. Богдан ее раздражал, и она старалась поменьше с ним разговаривать. Даже имени своего она не назвала. Но и на нее мальчик не злился. Наоборот, при Вериной сменщице он мог сосредоточиться и готовить очередное наступление на остатки вражеской армии. Теперь ему было достаточно трех-четырех часов, чтобы войти в бредовое состояние и превратить свою голову в чужую. Богдан не только бросал в бой танковые клинья, но и устраивал артиллерийскую подготовку из «Катюш», поднимал в атаку пехоту и даже кавалерию.

Боли становилось все меньше не только в голове, но и во всем теле.

Мама заметила это почти сразу и тут же начала задавать вопросы лечащему врачу. Тот вяло отмахивался, но через неделю внимательно осмотрел Богдана и приказал провести полное обследование. Результаты врача так удивили, что он проверил их дважды, лично прилепляя к пациенту электроды, брал зачем-то кровь, стучал по коленкам молоточком и светил в глаза ламочкой.

– Непонятно почему, – признался он маме через неделю, – но ваш мальчик выздоравливает.