― Толий? Это был Толий Лец?

'Это был Толий Лец.'

Тишина. Журчит река. Где-то далеко кукушка кукует, потом срывается на хрип, замолкает, опять пыхтит и опять замолкает. Кукушка - вестник дурной славы для того, кто к ней слишком усердно прислушивается.

'Меня насильно напоили чем-то, потом...все так мутно...какой-то старик смотрел на меня. Все померкло, но я не умер. Видел что-то...ходил...смеялся...Мы были на корабле. Я помню, как однажды обедал с капитаном и Толием, и те шутили и говорили со мной, как со старым другом. Я видел, как тело старика предали воде, и Толий сказал: 'Не морщись, все прошло, ты будешь теперь целовать женщин крепкими губами, а не куриной гузкой.' Ночью мне становилось легче. Пленс старика слегка терял контроль над телом, и я учился. И молился. Я ждал. Я не мог остановить сердце или задушить себя собственными руками, я был для этого слишком слаб...Я учился подчинять себе ноги и мечтал шагнуть с края какого-нибудь обрыва, чтобы никто уже не смог остановить меня на пути к смерти. Дальше не помню...не помню всего...обрывки...'

― Так кто же ты? ― вымолвил наконец Сегред.

'Бран, Бран, я - Бран, Бран Вархио, Первый Советник Королевы, сирота, выживший при атаке гаскальских племен на поселения ко-неритов, видимо, последний из своего народа. Я был Хранителем Печати и Платка. Теперь я пес, пес, тхуутова собака!'

― Ты говорил, что смог уйти, не дать тем людям воспользоваться твоим телом. Как ты спасся? Как выбрался?

'Спасся?! Ты издеваешься?! Я так и не спасся, я стал пленсом, если ты смог заметить!'

Рука Сегреда сама потянулась за ножом. Что-то такое прозвучало в немом вопле заколдованной души, от чего охотнику захотелось бежать прочь. Лучше бы Бран ничего не вспоминал. Преображенный носился взад-вперед по небольшому пляжику, мотая головой, взрывая лапами речной песок. Охотник отворачивался, чтобы песчинки не попадали ему в рот и глаза.

― Постой, ― Сегред старался говорить спокойно. ― Ты ведь как-то вырвался, ты смог...уйти...умереть.

'Я умер тысячу раз. А потом еще тысячу! А они так и не оставили меня в покое! Кто я для них? Кто? Балаганная кукла?! Какое право они имели...меня...человека чести...Я служил королеве! Да, я готов был умереть ради Святой! Я защищал ее телом и словом! Из-за этого?! Почему нельзя было просто убить?!'

― Бран, приди в себя, давай поговорим...

'Не называй меня так! Я не Бран! Бран мертв! Сгнил в земле! Сколько лет прошло, что осталось ничего от того Брана?! Я тварь! Я Дитятко! Тот, кем пугают детей! Зачем я просил, чтобы воспоминания вернулись?! Я уйду...в тот храм...хватит...там стихии...там смерть...для пленса! Не могу так больше!'

― Бран!

Сегред вскочил и кинулся вслед за мощным телом, пропахавшим заросли. Пес уже был далеко. Он взвыл где-то глубоко в лесу, и стаи птиц бусинами сыпались в небо там, где проносилось эхо.

Сегред ждал весь день, ловил рыбу, спал, прислушивался к лесным шорохам. Бран вернулся ночью, когда охотник дремал, прислонившись к дереву. Сегред встрепенулся, смотрел, как преображенный бесшумно выходит из леса, идет к костру и ложится напротив. Охотник молча положил перед псом жареную рыбу на куске коры.

'Спасибо'.

― Расскажешь?

'Позже. Прости. Мне было...так больно '.

― Ничего. Я все понимаю. Ты был в храме?

'Да'.

― И?

'Кто я такой, чтобы спорить со стихиями? Рысь была права. Придется мне поносить еще хвост и когти'.

― Понятно. Ты что-то вспомнил...кроме того, что рассказал?

'Нет. То есть да, немного. Свечи.'

― Свечи? Какие?

'Свечи на корабле. В красивых подсвечниках. Они падали...Все, что помню'.

― Что ж, хоть что-то, может, дальше будет больше...Как мне тебя звать теперь? ― охотник улыбнулся и посмотрел преображенному прямо в глаза. ― Может, господином из рода Вархио?

'Нет. Я Бран. Давай поедим. Я голоден'.

― Голоден, значит, жив, ― Сегред расстелил одеяло, нащупав место поровнее. ― И слава богам, верно?

Бран не ответил.

****

Тормант.

Лежа на животе, Тормант ощущал, как в грудной клетке, вжатой в душную перину, с тревожными перебоями стучит сердце: удар, удар, пауза, глухой удар, слышал, как шумит за окном гостевых покоев листва, но сон подчинял большую часть сознания, и Тормант закрытыми глазами всматривался в туманные дали Левого Берега.

Там была Дарина, не девушка из его юности, а женщина, сагиня, резкая, хмурая, непреклонная. Она стояла над обрывом, а внизу, в страшной, извилистой глубине текла Река Жизни.

― Я искал тебя, ― срывающимся голосом сказал Тормант в спину жене.

Он подошел совсем близко и почувствовал тепло ее тела.

Полуобернувшись, Дарина завела руку за спину мужчины, подтолкнула его, и Торманта повлекло к краю обрыва. Он пытался упереться ногами в землю, но давление между лопатками было таким, будто его толкала рука великана.