Внизу раскинулась долина: ухоженный лес, золотой, с вкраплениями кроваво-красных клубков дикого винограда, белые дома с разноцветными крышами, поля, синяя жила реки, мельница, далее на юг - лужицы светлых озер, Пятихрамье - невысокое строение из коричневого кирпича, пестрые огороды, погост с пятнышками надгробных плит.

Тормант прошелся вдоль края, стиснув зубы, еще раз заглянул в пропасть. Дождь отполировал до блеска беловатые выступы, кое-где редкий кустарник отвоевал себе узкие глинистые пятачки. Внизу образовалось месиво из кусков скалы, бурелома, скинутого селянами мусора и опавшей листвы. Упади туда человек, место стало бы для него верной и тайной могилой, ни спуститься сверху, ни подобраться снизу к нему через густой колючий кустарник было бы невозможно. Тормант усмехнулся, поймав себя на мысли, что ищет схорон для тела, если что опять пойдет не так.

****

Сюблим негромко выругался, оглядывая плохо освещенный подвал с низким, по макушку жрецу, потолком.

― Что с ним?

― Только что был удар. Правая половина тела недвижима.

Сюблим подошел к мальчику, тряхнул за плечо. Тот замычал, но глаза не открыл. Остро запахло мочой. Сюблим брезгливо двумя пальцами растянул никчемышу веки. Потом со вздохом достал из ножен стилет и одним ударом пробил грудь, пронзив сердце. Затем пастырь вышел из комнаты в ярко освещенный лампами коридор и прикрыл за собой дверь. Было слышно, как он отдает распоряжения Орешку.

Тормант потер лоб, поморщился. Он очень устал за эти четыре долгих дня, устал, но ничего не добился. Признавать в очередной раз свое поражение было неприятно.

― Ты - фанатик, ― беззлобно констатировал Сюблим, входя в комнату. ― Сколько это будет продолжаться?

― Я был совсем близок, и позвал тебя не для того, чтобы демонстрировать очередной труп. У меня почти все получилось. Он заговорил...

― Да. А потом в мозгу его лопнули жилы, и он обделался.

― Это был голос Домина!

― Или любой твари, подошедшей поближе и с радостью обнаружившей медиума.

― Говорю же...― Тормант запнулся на полуслове, махнул рукой и ссутулился, опустив голову на сомкнутые руки.

Сюблим помолчал.

― Кто это был?

― Никчемыш.

― Знаю, что никчемыш. Другими ты и не интересуешься. Что мне говорить Высшему, если придется покрывать твои...огрехи?

― Не придется. Я все сделал чисто. Парень работал на рынке за еду, спал где придется ...

― То-то я смотрю, запах...

― Я присматривался к нему пару семидневов, послушал людей, потом послал письмо и немного денег, якобы от дальних родственников, приглашающих парня поработать на лесоповале. Никто не усомнился, парень сильный, даром, что на голову слаб. Все думают, что он сгинул по дороге на работу - за пару золотых парня вполне могли прибить где-нибудь на большаке. О письме я позаботился.

― Целое дело. И ради того, чтобы вдыхать эту вонь и слюни ему вытирать?

― Не ради. С каждым шагом...

― Трупом...

― Неважно, я все ближе к цели.

― Ты фанатик. И смутьян. Если Высший узнает, чем ты тут занимаешься, не видать тебе ни даров, ни пастырства. И скулы, и виски выжжет каленым железом. Ты ведь на что покушаешься? На него самого, на его полномочия, привилегии, наконец. И что тебе с того, что ты услышишь голос Домина, если Он вообще захочет с тобой говорить. Многие пастыри вообще считают, что Его не существует...прости меня Повелитель, если Ты есть, ― Сюблим скорчил постную благочестивую физиономию, потом показал в пространство неприличный жест, ― и я в их числе. По моему разумению, есть только братство ошалелых пленсов, которых мы производим и пестуем, кто-нибудь из них дурачит Толия оттуда, а мы умиляемся: 'Ах, Домин говорит с Высшим Пастырем!'. Тьфу!

― Ты сам несешь ересь, а еще называешь меня еретиком, ― усмехнулся Тормант.

― Несу. Служу неизвестно кому, подчиняюсь старому пердуну, пускающему газы из-за больного живота даже на церемониалах, провожу дурацкие ритуалы, общаюсь со всяким сбродом, охочим до крови и извращений. Еще раздаю дары, пополняю армию прорицателей, чародеек и гадалок, прибавляю мужскую силу королю и женскую силу его любовнику. Потому что нынешнее положение дел меня вполне устраивает. Я к власти не стремлюсь, на основы Храма не покушаюсь. И не мотаюсь по всей Метрополии, кормя клопов по постоялым дворам, ― Сюблим прошелся по комнате, задувая свечи. ― Посмотри, на кого ты стал похож со своими 'изысканиями'. Тебе надо выпить как следует, отыметь девку, хотя я знаю, что ни одна девка ТАКУЮ голову, как твоя, не прочистит. Пойдем, проведем вечерок в корчме, я знаю одну неплохую. Твой слуга вывезет труп в лес, сегодня он разжился тремя золотыми и будет весь вечер лапать шлюх. Боюсь только, однажды кто-то предложит ему четыре золотые монеты, и он проболтается, твой Орешек. И лететь тогда твоей голове...

― Сюблим, ― перебил друга Тормант, ― ты веришь во все эти разговоры насчет будущей власти Храма и армии пленсов, которая нам однажды поможет?

Сюблим остановился у заставленного свечами стола, задумчиво провел рукой над пламенем.

― Политика. Ты, друг мой, говоришь сейчас о политике, которую я недолюбливаю, и в которую я стараюсь не лезть, даже бывая при королевском дворе. Любой шут знает о политике больше, чем я. И я не знаю, зачем мы подчиняем себе все эти души, пленсов, висящих в междумирье. Не знаю и знать не хочу. Но я верю, что время прозябания Храма прошло, иначе меня бы здесь не было. И мы с тобой должны молиться, все равно кому, чтобы вся эта болтовня Толия насчет нашего великого будущего оказалась правдой, потому что иначе - поверь мне, я сделаю все, чтобы этого не произошло - и единобожцы, и пятихрамцы будут сражаться за право поджарить нас в своем аду...