Шрифт:
Кошко согласно кивнул головой:
— И чем выше по духовному развитию убийца, тем сильнее будут его душевные терзания. Вот почему в преступной среде водка и наркота — обязательные спутники. Им необходимо затуманивать свой разум, вот почему они мало дорожат своей жизнью.
Соколов приказал:
— Латышев, приподыми свои полосатые брючки. Да повыше, не стесняйся. Видите? Ботинки закапаны стеарином, причем на левом ботинке пятен больше, чем на правом. Объяснять надо? Он свечку держал левой рукой, а сейф разгружал правой.
Кошко вперился взглядом в ботинки преступника, и по его лицу легко можно было прочесть досадливую мысль: “Ну как же я сам не заметил?”
Соколов неторопливо, словно профессор на лекции, продолжал:
— Когда сейф был очищен, Латышев пригласил Морозова в его последний путь — на чердак. — Он повернулся к бухгалтеру: — Ты под каким предлогом затащил Морозова на крышу?
Латышев было замялся, да Жеребцов, стараясь быть похожим на своего учителя, подбодрил его тычком под ребро:
— Говори, паразит, а то самого сейчас с крыши сброшу!
Кошко раздул было щеки, хотел возмутиться на такое беспардонное отношение к господину преступнику, да, видать, удрученный свежим опытом, осекся. Латышев, заикаясь, проговорил:
— Я с...сказал, что на...надо пос...смотреть, н...нет ли городового внизу, чтобы нам с...спокойно выйти.
Соколов, довольный ходом следствия, улыбнулся:
— Хватит! Дальше я сам рассужу. Едва задница Морозова оказалась в проеме слухового окна, ты его тут же сильнехонько толкнул. Тот грохнулся с высоты, ты же, считая себя самым умным и удачливым, побежал с места кровавого злодеяния. Но едва выскочил из подъезда на Неглинку, как нос к носу столкнулся с городовым, который тебя знает не только в лицо, но и по имени. Ты моментально смекнул, чем такой поворот событий тебе, Латышев, грозит. И разыграл сцену, о которой мы уже знаем.
Латышев разрыдался, как истеричная дама.
Кошко задумчиво чесал кончик левого уха, что у него было признаком наивысшего недоумения. Он медленно произнес:
— Признаюсь, я впервые сталкиваюсь с такой блестящей методикой разоблачения преступлений. Но скажите, граф, для чего вам понадобилось закрывать нас на замок?
Соколов любезно объяснил:
— Во-первых, Латышев наверняка бы понял, что он допустил ошибку, впопыхах закрыв дверь на чердак и отрезав путь кошке к ее котятам. Ему несложно было догадаться, что преступление разоблачено. Закрыв на ключ дверь, мы отрезали путь к бегству. А главное, — Соколов хитро посмотрел на главу сыска, — от вас, сударь, на этот раз не могло быть пользы расследованию.
Жеребцов широко улыбнулся и едва не подпрыгнул, от удовольствия.
Великий сыщик сделал эффектную паузу и с блеском закончил свою разоблачительную речь:
— И я с самого начала знал две вещи: что Морозов не убегал с места преступления. Его пальто висит внизу на вешалке. А главное, что было совершенно очевидно: Латышев причастен к преступлению. Ведь его изящное пальто было... сухим. Стало быть, бухгалтер пришел до мокрого снегопада. Где-то за час до убийства.
И если Кошко никак не удавалось поставить Соколова в рамки дисциплинированного подчиненного, то гений сыска вполне внушил к себе должное почтение.
Новый начальник проглотил горькую пилюлю и начал задумываться: может, и впрямь нельзя из вольного сокола сделать прирученного голубя? Однако, будучи человеком благородным, он с чувством пожал Соколову руку.
Эпилог
Судебный процесс был громким. Латышева защищал самый знаменитый в те годы присяжный поверенный Федор Никифорович Плевако.Он был так знаменит, что один из первых на Руси художественных фильмов был посвящен ему. Плевако произнес прочувствованную речь, в которой он, следуя революционным веяниям века, выставил убийцу-бухгалтера как “борца против капитала” и “жертву социальных катаклизмов”.
В зале нервные дамы рыдали и от глупости кидали Латышеву цветы.
Суд все же приговорил Латышева к шестигодам каторжных работ.
СМЕРТЬ БИБЛИОФИЛА
Время стремительно бежало, один месяц сменял другой, а Москва еще была поражена кошмарами Эльзы Бланк, еще не успели стихнуть разговоры о коварном убийце из “Товарищества Габай”, как всех поразили те страшные события, которые произошли в самом центре города — на Тургеневской площади.
Река времени
Аполлинарий Соколов, желая сделать приятное друзьям, однажды сказал:
— Всех приглашаю к себе в Мытищи! Ах, какое это славное, святое место! Утром восстанешь ото сна, выйдешь в старый парк — вокруг чистое безмолвие, сладкий холодок пробежит по спине, а в дальнем конце просеки — светлый просвет. То солнце встает! И вот вдруг разом заголосят, загомонят птицы. Вы острей ощутите горькие ароматы цветов и трав, и не обыкновенное счастье обымет все ваше существо.