— Например? — запальчиво выкрикнул Дмитрий, уверенный, что сыщик говорит ему неправду.

— Так, в апреле 1907 года в бельгийском городишке Фрепоне были обкрадены три квартиры. На осколках разбитых оконных стекол нашли отпечатки пальцев. Был арестован некий бездельник Леонард, чьи отпечатки были идентифицированы с теми, что остались на стеклах. И хотя Леонард вроде вас категорически отрицал, что обворовал квартиры, суд признал его виновным в краже со взломом. Позже Леонард во всем признался и указал место, где лежат украденные вещи. Подобные приговоры уже выносились в Японии, в Венгрии и других странах.

— Чепуха!

— В России дактилоскопия введена в тюрьмах циркуляром Главного тюремного управления в позапрошлом, 1906 году, а самым свежим законом — ему ровно месяц — от шестого июля 1908 года в сыскных отделениях больших городов.

— Гиль, чепуха, ложь!

— Жаль, что вы еще больше усложняете непростое положение, в которое попали. Я по телефону вызываю конвой, который вас доставит в Бутырскую тюрьму. Место печальное, но оно весьма способствует размышлениям и сосредоточенности. Вы, кажется, владеете английским языком?

— Да...

— Сегодня же вам доставят труды Гальтона и Генри, вышедшие в Лондоне, об использовании отпечатков пальцев в определении преступников. Внимательно читайте и серьезно размышляйте — это поможет вам принести чистосердечное признание. На русском языке, к сожалению, книг на интересующую тему пока нет.

Дмитрий был отправлен в тюрьму.

Соколов и помрачневший Кошко остались вдвоем в квартире, словно какая-то сила не позволяла им покинуть место, хранившее страшную тайну.

— Я все-таки не верю, что Дмитрий причастен к убийству отца, — сказал Кошко. — У него нет мотивов к преступлению. Все капиталы найдены на месте, отношения между отцом и сыном были добрые.

Соколов еще раз внимательно разглядывал таинственный чертеж, хотя каждый штрих его помнил наизусть. Ответил он не сразу:

— Но, как удалось выяснить, Дмитрий вел рассеянный образ жизни, ему постоянно не хватало денег.

— Ну и что? Многим не хватает их, но никто не идет на преступление. Тем более, повторюсь, что все ценности в сохранности. Сыну не нужна была смерть отца. А вы безвинного бросаете за решетку, нарушаете закон.

— Нет, любезный начальник, я закона не нарушаю.

Вам известно: мы имеем право задерживать подозреваемого на трое суток. Согласен, что тюремная камера — место гнусное. Но она лишает преступника воли к сопротивлению.

— Нет, не всегда! Знаю исключения.

— Есть такие, это или закоренелые злодеи, для которых тюрьма — дом родной, или натуры с железным характером. Дмитрий не похож ни на тех, ни на других.

Соколов прошелся по гостиной, смягчив тон, произнес:

— В конце концов наше желание должно совпадать с целью Дмитрия: выяснить причины смерти библиофила. И ради этого, ради отца родного, можно два-три дня потомиться на тюремных нарах.

Сыщик задумчивым взором уставился в заманчиво древние корешки раритетов, которыми был набит палисандровый шкаф. Даже их внешний вид вызывал в его сердце приятный отзвук. Вдруг блестящая мысль молнией сверкнула в его сознании. Он хлопнул себя по лбу:

— Вот он — ключ к разгадке! Как же прежде я не понял этого? Аркадий Францевич, какое несоответствие при взгляде на эти книги режет вам глаз?

Кошко с недоумением смотрел на книги и несоответствия никакого не замечал:

— Не знаю...

Соколов возмутился:

— Нет, вам, любезный начальник сыска, не преступников искать — в колониальной лавке бананами торговать!

Кошко, с трудом после захолустной Риги избавлявшийся от провинциальной фанаберии, вздернул нос:

— Вы, Аполлинарий Николаевич, что-то сказать хотите?

Соколов хлопнул Кошко по плечу так, что тот аж присел, и проревел:

— Внимательней зрите, командир, на сии раритеты.

Любой собиратель редкостей расставляет книги на полках не абы как, а обязательно с толком. Учитывает и формат, и цвет переплета, но главное — тематика. Он никогда, к примеру, не поставит книгу по геральдике среди первых путеводителей по Москве, вышедших при Екатерине Великой. А здесь что? Видите, вот раритеты, тисненные при Петре Первом. И вдруг среди них — тома энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона. А тут, между первопечатными фолиантами ииллюстрированными изданиями, словно пятна черной смолы, опять глаз режут тома Брокгауза!

Кошко словно только что прозрел — с великим удивлением уставился на книжные ряды. Он удивился:

— И впрямь, как это прежде мы не обратили внимание? Теперь мне ясно, что с полок сняли какие-то книги и вместо них поставили эти увесистые тома, которые рядом со шкафом стоят прямо на полу.

— Да, брали без всякого порядка, лишь бы заткнуть в шкафу прорехи. Мне теперь понятно, что означает чертеж: горизонтальные линии — полки, вертикальные — книги. А красный карандаш указывает как раз туда, откуда были сняты редкости и теперь красуются почти ничего не стоящие тома Брокгауза.