Аполлинарий Николаевич, взгляните: след странгуляционной борозды на шее полностью соответствует материалу и форме петли, а также ее косо восходящему направлению. Состояние тела и трупных пятен говорит о том, что смерть наступила где-то около полуночи.

Пятакова, несколько осмелев, вставила:

— Вот-вот, повесился тут же, как пришел...

Соколов так взглянул на Пятакову, что она осеклась, вернулась к дверям, где стоял ее стул.

Кошко согласно кивнул Павловскому:

— Я думаю, ваши выводы согласуются с осмотром места происшествия. На ворсе ковра четкий след волочения стола — больше чем на метр. И вот, пододвинув стол под люстру, Абрамов поставил на него стул: на белой скатерти есть отпечатки ножек. Встав на этот стул, Абрамов привязал веревку к крюку, сунул голову в петлю и, толкнув ногой опору, повис.

— Стул упал в шестидесяти одном сантиметре от стола, — Диевский держал в руках сантиметр и, стоя на коленях, занимался измерением.

Павловский внимательно осматривал труп, который теперь лежал на полу возле окна. Он докладывал, а протокол вел Жеребцов:

— Одежда в полном порядке, — говорил Павловский, нигде кровавых пятен нет. В бумажнике пятнадцать рублей восемь копеек, записка с адресом: “Село Черкизово, дом Утенкова”, билет на трамвайный маршрут “Б”. Положение петли типичное — расположена спереди, в области щитовидного хряща и поднимается по боковым поверхностям шеи к сосцевидным отросткам и заканчивается в области затылочного бугра...

Пока Павловский диктовал, Кошко негромко делился впечатлениями с Соколовым:

— Получается, что права свидетельница Пятакова: Абрамов так расстроился неудачной поездкой в Черкизово, что придя домой, от огорчения полез в петлю. Это похоже на скверный анекдот, но я знал еще более вопиющий случай самоубийства. В девятьсот первом году пятнадцатилетний сын директора рижской гимназии лег на рельсы перед шедшим поездом и был превращен в кровавый фарш.

— И причина?

— Девушка, которую он пригласил в театр, предпочла пойти с другим. Я только что прочитал статью судебного психиатра Ковалевского о нейрастениках. Ковалевский утверждает, что на этих самых нейрастеников накатывает приступ беспричинного страха, тоски, ревности. И в таком состоянии они способны на любой абсурдный поступок: могут убить или себя, или другого.

Соколов с сомнением покачал головой:

— Если бы мы обнаружили предсмертную записку, но таковой нет. Как утверждают свидетели, Абрамов был вдов и среди близких людей имел лишь сына Дмитрия. Он служит инженером-экспертом акционерного общества “Диана”, что на Ильинке. Да еще двое каких-то книжников порой захаживали к покойному. Необходимо их разыскать и допросить.

— Мы это сделаем, — заверил Кошко и повернулся к Павловскому: — Если труп сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, вызывайте карету и отправляйте в морг. Проведите там, доктор, вскрытие, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в суициде. А мы начинаем обыск.

Жеребцов вздохнул:

— Волынки с этими шкафами-полками, горе мое горькое! Так что, видать, не судьба нам нынче наслаждаться вашим, Аполлинарий Николаевич, гостеприимством.

— Немного, обжора, подождешь, — успокоил его Ирошников. — Как дело это завершим, так и отправимся.

Там, где квартира заставлена книгами, обыск — дело действительно до помрачения разума сложное. Из полиции на подмогу были вызваны еще трое.

В трюмо обнаружили шкатулку, где хранились разные золотые безделушки — серьги, два кулона, браслеты, несколько колец с драгоценными камнями, цепочки. Пятакова пояснила, что эти вещички надевала на себя жена Абрамова, скончавшаяся несколько лет назад.

Более любопытные открытия сделали в гостиной, где стоял палисандровый шкаф, набитый весьма редкими изданиями: первопечатными книгами, гравированными изданиями времен Петра Первого, иллюстрированные альбомы, которые кое-где были перемешаны, с томами изящно изданной энциклопедии Брокгауза и Эфрона.

— С книгами обращайтесь бережно! — приказал Соколов. — Обратно ставить будем точь-в-точь так, как они стояли у хозяина. Это наша обязанность — соблюдать порядок. — Николай Иванович, что за пакет ты обнаружил?

— Во втором ряду лежал. Ба, да здесь акции Русского торгово-промышленного банка! Каждая стоит две с половиной тысячи. Всего тут тридцать акций. А вот еще кое- чего! В альбоме “Злополучная поездка...” (он напечатан в Петербурге в 1864 году, а название — нарочно не придумаешь!) ассигнации... — азартно говорил Жеребцов. — Много, однако, их тут.

Пересчитали наличные, оказалось — тридцать одна тысяча.

— Теперь отпадают все сомнения — ничего не пропало, а труп этот не криминальный. Вы согласны со мной, Аполлинарий Николаевич?

— Никак нет! — отозвался Соколов. — Уравновешенный, крепкого здоровья и вполне обеспеченный человек, увлеченный собиранием раритетов и только что жаждавший сделать очередное приобретение, вдруг лезет в петлю! Так не бывает. И байки психиатра Ковалевского меня в обратном не убедят.

— Но вы идете против фактов! — раздражаясь, сказал Кошко.