Соколов радушным голосом произнес:

— Какая счастливая встреча — сам Слесарь, шнифер и мокрушник!

Слесарь прогнусавил:

— Начальник, позволь портки мне надеть!

— Сначала скажи: где лежит браслет?

— Падлой быть, не знаю!

— Положим, ты давно падла. Если ради денег подельника замочил — последний негодяй. Отдай сразу чужое — легче будет. Не хочешь? Не надо. Голым пойдешь в Гнездниковский. Пусть народ над тобой посмеется.

Слесарь недоверчиво буркнул:

— На дешевый понт, мусор, берешь?

Соколов удивился:

— Ты, срам человеческого рода, грубишь мне? Что ж, буду учить тебя вежливости!

Такой потехи москвичи еще не ведали. Мускулистый, с тяжелой челюстью выродка, в дорогих хромовых сапогах шел мужик — совершенно обнаженный, под конвоем двух городовых. Мужик злобно зыркал на веселящихся прохожих маленькими поросячьими глазками. Особую потеху вызывала картинка на ягодицах.

Соколов, уехавший вперед, предупредил:

— Когда тебе, Слесарь, надоест принимать воздушные ванны и ты захочешь сказать мне про браслетик, шепни конвоирам. Они тебя быстрехонько ко мне доставят. А то я тебя пущу гулять открытым до Бутырской кичи. Понял, голубь?

Слесарь крепился до самой Петровки. Он шел по бульвару, с телом, густо поросшим шерстью, поскрипывая сапогами по утоптанному снегу, и старался не обращать внимание на зевак. Но когда стайка мальчишек, крутившихся вокруг, начала озорно выкрикивать:

— Смотрите, кочегара ведут! В баню ведут кочегара! — не выдержал. Он злобно скрипнул зубами:

— Эй, дядя, вези меня к начальнику.

Конвоиры обрадовались:

— Это к Соколову? Один миг!

Слесарь удивился:

— Как? Этот тот самый Соколов? Что Семафора на медведе катал?

— Тот самый! — с удовольствием подтвердили конвоиры. И добавили: — А тебя, несчастный, он собрался живьем на веревке в прорубь пущать — пока во всем не признаешься.

— Чего же сразу не сказали? С Соколовым связываться не резон.

Через несколько минут, сидя в кабинете сыщика, Слесарь признался, что спрятал обруч (браслет) и караты (бриллианты):

— У одной марухи на Солянке. Только два карата в карты проиграл. Это Адриан, козел, меня подбил. Говорит: “Продам браслет, яхту куплю и домину в Италии”. Дал деньги на инструменты. Привязали мы веревку на крыше, Адриан первым спустился и выдавил стекло. Мело крепко, снизу нас никто не заметил. Я с самого начала решил студента замочить, а он, видать, хотел меня обжулить: вместо двадцати тысяч принес всего семьсот рубликов. Да мне только за обруч завтра клиент должен был отвалить тридцать кусков!

Потупив взор, добавил:

— За “мусора” простите.

— Бог простит! — кротко ответил король сыщиков.

На суде вскрылась любопытная история. Оказывается, бездетный князь Ильинский половину своего богатейшего имущества завещал Адриану, к которому относился как к родному сыну. Завещал он племяннику и браслет Клеопатры.

В благодарность князь предложил Буне:

— Десять тысяч рублей!

— Буня гордо отказался. Соколов удивился и приставил старого медвежатника на хорошее место:

— Сторожем дома в Мытищах!

И не ошибся: это был самый верный и преданный человек, умевший ценить добро. Буня был счастлив:

— О такой замечательной жизни может мечтать даже зять губернатора!

Что касается Слесаря, бежавшего с поселения, он был на этот раз отправлен на каторгу. Говорят, что после Великого Октября он сделал большую карьеру по банковскому делу. Большевики всегда умели ценить уголовное прошлое.

Однажды в сыскную полицию пожаловал старик почтенного купеческого вида. Он непременно желал видеть “графа Соколова, который любые дела распутывать может”. Знаменитый сыщик принял просителя. Тот бухнулся ему в ноги: “Ваше сиятельство, явите Божескую милость! Горе-то какое в нашем доме, а куда ни ходил, все толку нет, одни только разговоры!”

Старик поведал такое, что тут же заставило Соколова отложить все дела и заняться таинственным происшествием.