Что касается Мартина, он не зря сказал, что ему уже лучше. После обеда он проснулся с чувством, что все худшее осталось позади. Рана слегка болела, но не так сильно, как раньше. Капитан застелил постель, рассеянно оделся и крикнул юнге подать кофе в каюту.

Все же, когда через десять минут он появился на палубе, его нельзя было принять за выздоравливающего человека. Черты заострились, высокие скулы обтянула кожа; что-то в его лице заставляло людей замолкать при приближении капитана. Не пропуская ни одной мелочи, он обошел корабль, однако в этот день его интерес был чисто поверхностным; каждодневные заботы помогали приглушить резкую, пульсирующую боль. Но стоило ей затихнуть — и незнакомый голос снова нашептывал три варварских слога, произнесенных женщиной на неизвестном наречии. Как только туман боли опадал, он слышал таинственное «А-кун-ду», словно чьи-то губы двигались, шепча это слово в горячечных сумерках его сознания.

«Проклятое привидение», — подумал он, сидя в каюте по окончании осмотра. В полдень снова предстояло идти на палубу, но он остался, прислушиваясь, что шепчет странный голос в ухе над раной.

Тишина в капитанской каюте удивила стюарда. В том, что неожиданная рана измотала нервы капитана Люка, его догадка была совершенно правильна. Но дальше грубый рассудок стюарда не мог проникнуть. Истинная причина повергла бы его в величайшую растерянность: дело в том, что капитан Люк, кровожадный охотник за неграми, испугался.

Он почти не прикоснулся к обеду; когда стюард спустился, чтобы забрать поднос, капитан молча вышел из каюты и направился на ют. Корабль под всеми парусами несся со скоростью двенадцати кабельтовых в час. Задрав голову, Мартин посмотрел на верхние реи, однако Самнеру, стоявшему рядом, показалось, что взор капитана блуждает где-то внутри. Вопрос, последовавший за созерцанием, застал его врасплох.

— Я хотел одолжить у тебя зеркальце для бритья, — негромко проговорил Мартин.

Самнер покраснел: именно об этом его предупреждал Паундз.

— Прошу прощения, сэр, у меня нет зеркала. До Сент-Томаса было, а там… пропало, — с этими словами он поскреб смуглой рукой двухдневную щетину.

Вместо обычного рева и взрыва проклятий капитан Мартин безмолвно повернулся и двинулся в сторону полубака. Самнер с любопытством проводил его взглядом до двери матросского кубрика. Неожиданно его обожгла мысль: «Черт! Он же достанет зеркало у Дэйва Слоуна!»

Помощник бросился разыскивать Паундза, чтобы предупредить его. Смысл всей истории был выше его понимания; когда он попытался узнать причину, Паундз просто ответил, что капитан не должен видеть своей раны.

— Она так страшно выглядит? — отважился спросить Самнер.

— Кожа омертвела… — Паундз поежился от воспоминания, — Почти фиолетовая. Похожа на негритянские губы.

Запершись у себя в каюте, Мартин начал разматывать бинты, скрывавшие рану. Болезненная перевязка близилась к завершению, когда послышался стук в дверь. Поспешно застегиваясь как будто его застали за каким-то неблаговидным занятием, капитан поднялся на палубу. Паундз продержал его с корабельными делами почти двадцать минут. Отдав приказания непривычным для моряков тихим голосом, Мартин возвратился к себе.

Кусочек зеркала, добытый у Слоуна на баке, бесследно исчез со столика. Он тщательно обыскал каждый уголок, каждую щелку в полу. Случись подобное раньше, стюарда ждала бы буря проклятий. Теперь капитан сидел, обессилев, и обводил каюту невидящим взором. Его мозг, слух… Вместо бессмысленного «А-кун-ду» незнакомый голос на чистом английском твердил ему: «За борт! В воду!»

В бесплодном ожидании прошел час. В розовых сумерках умирающего заката, в полном одиночестве, капитан с поспешностью загнанного в угол животного принялся стягивать с себя рубашку.

Размотав бинты, он осторожно коснулся шеи рукой. И тут же почувствовал холод и слабость. Пальцы, ощупывая поджившую кожу вокруг раны, коснулись ее…

Двумя часами позже Паундз нашел капитана, ничком лежавшего на полу в ворохе тряпья, без сознания.

Старый верный Паундз перенес обмякшее тело капитана, рост которого превышал шесть футов, в кресло и влил сквозь сжатые зубы глоток рому. Обмотал сброшенной рубашкой распухшую шею. Еще через полчаса растираний, крепких похлопываний и новых порций рома Люк Мартин, похоже, очнулся.

Его ответы звучали невразумительно; казалось, он видит кого-то еще, кроме Паундза, перед собой; какой-то неслышимый голос задавал ему вопросы.

— Да, — устало отвечал капитан, — да, нет сил.

Недоуменно глядя на капитана, помощник вздрогнул, наткнувшись взглядом на его изуродованную руку.

На месте трех средних пальцев торчали окровавленные обрубки. Кровотечение остановилось, и из-под корки подсохшей крови выглядывали начисто спиленные куски кости, словно рука побывала в пасти акулы.