Она замолчала. Свежий ветерок шевелил пряди волос, придававшие ее лицу беспомощное, почти детское выражение. Ее ладонь замерла в ладони Бэйна.

— В эту пятницу я могу остаться в Сорворте, Энн, — он нежно сжал ее пальцы. — Вы хотите этого?

— Да, — Энн Ларлин заметно покраснела. — Мне жаль, что я не могу обещать вам ничего, кроме страха.

Она попыталась улыбнуться, однако силы изменили ей. Бэйн помог своей спутнице спуститься с холма, поддерживая под руку, проводил в дом.

Теперь, когда соглашение было заключено, дни потянулись медленной чередой — неторопливые, словно перелетные птицы. Вечерние чаепития, возвращения в «Кингз армз», долгие прогулки на воздухе отодвинули в прошлое грустные воспоминания. Гибельная неизбежность, казалось, перестала наполнять мрачные коридоры старого замка. Настроение Энн переменилось: она была оживленнее, уравновешенней, чем при первой встрече.

Пятница наступила неожиданно.

После чая, накрытого в гостиной, разговор сам собой оборвался. Между гостем и хозяйкой повисла гнетущая тишина. Гулкие своды усиливали малейший шорох, движение сквозняка. Густеющий сумрак за окном темными клубами вплывал в комнату. В шелесте гобеленов на стенах чудился зловещий шепот.

Час проходил за часом; нетронутый чай стоял на столе; наконец снизу донеслись шаркающие шаги служанки. С гулким эхом захлопнулась входная дверь, щелкнул замок. Энн и Бэйн остались вдвоем в пустом доме. Энн зажгла свечи, и по стенам заметались угловатые тени. Настенные часы пробили десять. Бесконечная ночь ожидания началась.

— Вы все еще вольны уйти, — мягко проговорила Энн. — Нас ничто не связывает, Ральф. Поймите меня, кончится эта ночь, и мы расстанемся. Словно никогда не были знакомы. Если мне казалось, что я испытываю к вам приязнь, участие, то в этом виновато мое желание выглядеть лучше, чем я есть на самом деле. После замужества что-то умерло в моем сердце. Я больше не могу любить и быть любимой… никогда. Мы расстанемся, Ральф… но что побуждает вас защищать меня, если не любовь?

— Моя гордость, честь. Другие чувства тут ни при чем.

Он был рад, что Энн не может разглядеть в сумраке выражение его лица, так болезненно отозвалось в нем ее признание.

Обойдя коридоры, осмотрев лестничные пролеты, он убедился, что дом пуст. Проверил прочность запоров на дверях, выглянул в окно: серое небо мохнатым пауком оплело замок. Ни звездочки, ни шороха в угнетающей тишине. Бэйн вернулся в гостиную.

Оставшись в одиночестве, Бэйн почувствовал прилив смелости.

— Приходи, если хочешь, Алистер Ларлин, эсквайр, — пробормотал он. — Я не боюсь тебя.

Стрелки часов приближались к двенадцати. В холодной тишине струились сквозняки. Гобелены на стенах распахивались и хлопали в этих струях, словно крылья гигантской летучей мыши. Бархатные драпировки отгораживали неприметную дверь, за которой находилась спальня Энн. Умирающие свечи отбрасывали длинные тени от предметов, стоящих на столе: сахарница, остывший кофейник, чашки… Странно, Бэйн хорошо помнил, что их было две, когда Энн уходила из гостиной. Третья чашка стояла на краю стола; тот же сервиз, однако эмаль потрескалась и в мелкую паутину трещин плотно набилась пыль. Высохшие комочки земли покрывали дно; от них поднимался неприятный запах разложения, могилы. Бэйн протянул руку, чтобы взять чашку, когда за спиной отчетливо скрипнула дверь.

Очертания человеческой фигуры призрачно забелели в темноте, возле бархатных портьер. Опрокинув стул, Бэйн вскочил из-за стола и решительно шагнул вперед. Фигура тонко вскрикнула и бросилась к дверям из залы.

В несколько прыжков Бэйн оказался рядом, сжимая в руках беглеца. Это была Энн Ларлин.

В тонкой ночной рубашке, босая, молодая женщина дрожала от холода. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы понять, что она на грани безумия: расширенные зрачки, онемевшие губы. Бэйн с силой встряхнул ее, пытаясь привести в чувство. Прошло несколько томительных минут, прежде чем она смогла заговорить.

— Мне страшно… — шепот ее прервался от волнения. — Хочется выйти из дома и бежать, бежать…

Она беспомощно приникла к его плечу. Подняв ее на руки, он двинулся к укрытой бархатной портьерой двери.

— Оставайтесь в спальне, Энн. Я рядом.

Коснувшись его щеки холодными пальцами, она умоляюще подняла на него глаза. Возле двери он опустил ее, и она медленно вошла в комнату. Изнутри щелкнул замок, Бэйн вздохнул с облегчением.

Снова потянулось томительное ожидание. Свечи догорели, и зал освещала луна. Бэйн неподвижно сидел за столом, разглядывая третью чашку. Тяжелый рой мыслей лениво переваливался, плыл в голове, наполняя незримым шепотом окружающую темноту. Шум дождя снаружи приглушал шорохи, убаюкивал. Бэйн отчаянно боролся со сном, когда ночь за окнами прорезал новый пугающий звук: кто-то ходил под окнами.

Когда Бэйн выбежал под струи холодного весеннего дождя, возле дома никого не было. Мрачные развалины часовни высились в черной пустоте. Внутри было темно. Листья, покрывавшие пол, пропитались сыростью; ноги по щиколотку увязали в их влажном ковре. Когда глаза освоились с темнотой, Бэйн различил скульптуры святых, треснувший алтарь, поднятую плиту с кольцом… Она была открыта. Спотыкаясь, он подбежал к ней, вгляделся в зияющую пустоту…

Во дворе послышались шаги. Захрустел гравий. Застыв от неожиданности, в следующее мгновение Бэйн спрятался за плитой. В сером провале окна возникло лицо: отвратительная маска мертвеца. Нос расплющился по стеклу, когда мертвец заглянул вовнутрь часовни. Веки медленно поднялись, обнажив пустые глазницы; покрытый лохмотьями кожи череп повернулся, оглядывая темные стены. С облегчением Бэйн понял, что остался незамеченным. Лицо отодвинулось от окна, и в следующую секунду Бэйн снова услышал похрустывание гравия под ногами.