И вот явилась прогулявшая весна. Захлопотала, заторопилась и принялась за все сразу: разлила реки, размочила пашни, сплавила суметы с косогоров, на которые тут же насадила подснежников. В спешке она все спутала-перепутала и от спокойного течения жизни в природе не оставила и следа. Стоном и гулом наполнился воздух. В лесах и долинах, в полях и лугах — всюду зычная разноголосица. В небе вереница за вереницей потянули гуси, над болотом заиграли брачные песни бекасы. В несколько дней оголились луга и поля. По долам и буеракам шумными потоками неслась полая вода.

Много лосей не дошло до гор — остались на облюбованных в пути местах. А среди тех, кто вернулся в знакомые леса, был и старый лось с лосихой. С приходом они сразу отделились от группы и укрылись в урочищах мохового болота.

У лосей началась линька. Зимняя густая шерсть потускнела и клочьями висла на теле. Лосиха была худа и линяла медленно. Старый лось, наоборот, сейчас был хорошо упитан и линял незаметно.

Пожевав стрельчатых всходов осоки, лосиха забиралась в островок низкорослого ельника и ложилась. По утрам за болотом громко чуфыкали тетерева, трубили журавли, день-деньской воздух наполнен был птичьим трезвоном. Лосиха чутко прислушивалась к звукам.

Ее одолевала усталость. Теперь она лежала большую часть суток, лежала неподвижно, подобрав ноги.

Старый лось не забывал подругу, хотя, изгнанный ею, уже давно жил в стороне. Он осторожно подходил к ельнику, смотрел на лосиху сквозь ветки.

Как-то вечером он вновь навестил лосиху. Хотел подойти ближе и замер на полушаге: лосиха усердно лизала двух дрожащих мокрых лосят…

Лосята родились крепкими. Уже после первых двух дней они твердо стояли на тонких ногах, с силой толкались в упругое вымя матери. Сперва новоявленная семья не выходила из ельника. Потом лосиха одна стала ненадолго отлучаться, чтобы поесть. Чувствуя одиночество, лосята смирно лежали, не смея пошевелить ухом. Красно-бурая шерсть надежно маскировала их.

Малыши росли быстро. Мать и отец наделили их отменным здоровьем. Вскоре стали проворно бегать за матерью, пробовали жевать былинки. Лосят все увлекало, все было интересно им. Гонялись за пичугами, резво прыгали через колодины. А набегавшись, засыпали, уткнувшись мордами в теплое брюхо матери.

Лоси бдительно следили за безопасностью детей. Когда лосята убегали далеко, лосиха тотчас догоняла их. При малейшем подозрительном звуке в лесу семья быстро уходила.

В часы отдыха старый лось ложился поодаль и не смыкал зорких глаз.

Дождался волк весны, выжил серый. Много горьких дней позади. Лежит старый зверь у ручья, вытянув голову на передних лапах. Тепло. Через сеть ветвей на седую шкуру пятнами падает солнце. Мирно журчит ручей, в небе кричит одинокий сарыч. Тихий привычный звон весны стоит кругом. Давно волк не видел отрадных дней, мучился жил, а теперь вновь почуял силу в душе и теле, смирился, позабыл прошлое. Лежит в знакомом лесу у ручья, нежит старые кости теплом вешним да пожить еще собирается…

Чудом остался в живых после страшного завтрака волк. Зубы гнилые, надломленные спасли его: не успел хорошо поесть. Еле ноги унес в то утро. Катался от боли в снегу, ветки грыз, собственное брюхо кусал, но выжил выносливый зверь.

А потом заскучал по семье. Выл напролет дни и ночи, звал волчицу, детей. Но голод заглушил горе.

Худо старому хищнику жить одному. Без стаи, без молодых сильных ног охотиться трудно. Только и держался на полевках. Бродил исхудавший волк ночами и днями, а удачи не было.

Однако, когда зима перевалила на вторую половину и дни прибыли, зверь ободрился. Пришло время волчьих свадеб. Снова денно и нощно рыскал зверь по лесам, прислушивался, принюхивался — другую волчицу искал. Но ничего не выходило. И не потому, что пары не нашел, — стар, видно, стал, не по нраву пришелся невесте…

В феврале это было. Несколько дней завывала метель. Схоронила, упрятала все под косыми сугробами. И стихла. Выбрался волк из глубокой снежной норы, отправился мышковать. И хотя совсем подтянуло брюхо, мыши сегодня что-то на ум не шли. Бестолково по-петлял по полям, выбежал на березовую опушку, забрался на самый высокий сугроб. Долго сидел, слушал ночь, потом, вскинув голову, осторожно и коротко завыл. Взвыл и прислушался. Донесся ответный вой. Немедля волк побежал в ту сторону. Вскоре встретились звери. Старый волк деловито обнюхал волчицу, в знак одобрения приветливо помахал облезшим хвостом. Остроухая, поджарая и по-волчьи, наверно, очень красивая, холодно смотрела волчица на волка. Кто знает, что нашла в нем худого она, только и кончилось этим их знакомство. Обнажила мерцающие клыки, дохнула рыком и прочь ушла…

Стойкая память у старого волка. Лежит у ручья в лесу, который раз переживает несчастную зиму. Но это все позади. Вновь брюхо полное, вновь солнце яркое — чего еще надо серому? Солнце печет, ручей журчит, прищурившись, дремлет хищник…

Пришла весна и в дремучий бор. Тихим шумом наполнился воздух. Деревья расплавляли спутанные ветви, дружно пробивалась к свету зелень.

С большим опозданием очнулся медведь в берлоге от зимней дремоты. Привстал, оперся на лапы, заспанно потянулся. Разворошил мордой просевшие сверху ветки, со свистом потянул воздух. В нос ударил запах сырой земли, прелых листьев, нагретой сосновой хвои. Ничего не предвещало опасности, и он вылез из-под корней старой ели.