Только взошло солнце, и обильные лучи его дымными стрелами высветили захламленный бор. В тенистой нависи веток колыхались клубчатые пряди тумана. Земля дышала влагой, теплом, звенела птичьими трелями.

Худ был медведь. Бока запали, некогда круглый мягкий загривок выпятился горбом. Безухая голова — что обгорелая кочка: вытертая, некрасивая. Но это теперь не главное. Пришла весна, и жизнь начинать надо заново. Ни с того ни с сего мишка опрокинулся на спину и давай валяться на мокром валежнике. В стороны разлетались ветки и сучья, трещали подмятые пеньки, а медведь все валялся себе, разминая отекшее тело.

Встал, отряхнулся, побрел осматривать свою вотчину. Запнулся, упал. Только встал и опять запнулся… Взглянул на лапы — когтищи в вершок длиною! Это за зиму они так вымахали. Подошел к толстой ели, поднялся на дыбы и начал скрести ствол когтями. От когтей, как от рубанка, летела кора, вершина ели качалась и сыпала на медведя сухие шишки. Оскоблил одну сторону, на другую перебрался. Когда передние лапы устали, выбрал сук потолще, ухватился за него, подтянулся и стал скоблить дерево когтями задних ног.

Весь день прошел в этой неинтересной, но необходимой работе. Вокруг берлоги и тут и там белели ободранные стволы. А вечером, понюхав воздух, зверь вдруг встревожился чего-то и снова вернулся к логову. Запутал по привычке следы, залез под ель и на следующий день не вышел.

Последние дни в природе происходили непонятные перемены. Долгие красные зори плавились над горами. Солнце с трудом пробивало наволочь плотного марева и тусклым розовым диском как бы нехотя поднималось над горизонтом. Стояла напряженная тишина. Умолкли птицы, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка.

И вот как-то с рассветом млеющие в огнях дали заволокли черные, плотные тучи. Вскоре они расползлись по небу, и зловещая темнота накрыла землю. Где-то народился бойкий ветерок. Ласково потрепал белокудрые черемухи у реки, затейливо крутанул пыль на пригорке, удалым голоском пропел в кусте боярышника и, взлетев к тучам, вдруг свалился оттуда бушующим шквалом. Шквал с ревом пронесся над тайгой. Со стоном и плачем, как бы прося пощады у неумолимой стихии, низко клонились к земле молодые деревца, а старые глухо шумели и, тяжко поскрипывая, широко раскачивались на ветру-лиховее.

В дупла, в норы, в лесные крепи попряталось все живое. Одни вороны, не в силах удержаться на ветвях у своих гнезд, панически реяли над верхушками сосен, надсадно каркали, захлебывались от ветра.

Вдруг огненной стрелой, насквозь прошивая небо, сверкнула молния, изогнулась в кривом полете и с раскатистым треском хлестнула где-то по дереву. Сотрясая землю, загрохотал гром. Дробным стуком прошла по лесу тугая волна дождя, за ней другая, третья, и наконец невиданный ливень обрушился на тайгу, будто небо опрокинулось.

Заухал, затрещал, далеко оглашая окрестности, ветровал. Падая, деревья подламывали друг друга, крушили, сминали беззащитную молодь. Столетняя, уже накренившаяся сосна долго боролась с наступившей бедой. Да, видать, стала уже стара, поиссох ее могучий ствол, изжила былую упругость. И под новым напором не выдержала — раскатисто лопнула посередине и, расщепляясь, устремилась к земле. Следом за ней, обрывая корни, повалилась вторая…

Лишь глубокой ночью утихомирилась стихия. Изнемог, истаял в промозглую морось дождь. Усталым вздохом прокатилась по взбудораженному лесу последняя волна ветра, и тихо стало. В непроглядную мглу, как в бездонную яму, погрузилась тайга. Только рокот Калиновки да вспышки зарниц нарушали чуткий отдых земли.

Раздалась в берегах, пополнела Калиновка. В мутном потоке плыли ветки, коренья, древесные стволы. На крутых поворотах и в узких проранах весь этот хлам останавливался, громоздился в заторы, преграждал воде путь. Река пузырчато пенилась, в гневных водоворотах бросалась к берегам и, собравшись с силою, с ревом громила преграду.

Иногда по реке проплывали звери. Измученные, выбирались они из воды и бессильно падали на отмелях. Общая беда смирила исконных врагов. К волкам выходили косули, к косулям — лисицы. Не до вражды сейчас. На комле косматой ели, покачиваясь на стремнине, совершал непредвиденное путешествие барсук. А на обломленной ее вершине плотно прижалась к ветвям мокрая рысь…

К утру угомонилась клокочущая река. Вода заметно спала. Далеко от берега на сучках деревьев висели трава, вымытые кусты, коряжины. В оконце между кипенью темных туч испуганно проглянула звезда. Светлячком мелькнула и снова нырнула в тучи. На краю неба занимался робкий рассвет.

Осторожно и тихо, точно боясь открыть дню следы прошедшего ночного бедствия, наступало утро. Безмятежно-яркое солнце всходило над лесом, всюду струились потоки испарений.

Но не узнать было тайгу в то славное утро. Весенняя непогодь оставила свои следы. На склонах гор и в сырых низинах громоздились завалы леса.