Смит медленно подвел его к распростертому телу.

— Можно подумать, уснула, — сказал Смит. — Но она и в самом деле мертва, спит вечным сном. Симпатичная, верно?

«Как она похожа на Анну, — мелькнуло в голове у потрясенного Дрю. — Как будто Анна прилегла вздремнуть в этой пещере, но вот-вот с улыбкой проснется и скажет «доброе утро».

— Вылитая Маргарита, — проговорил Смит.

У Дрю скривились губы.

— Маргарита? — Он запнулся. — Ну… пожалуй. Да, что-то есть. — Он покачал головой. — Впрочем, это как посмотреть. Мне-то показалось…

— Что?

— Ничего. Пусть себе лежит. Оставь ее в покое. Слушай, медлить больше нельзя. Поворачиваем обратно.

— Интересно, кто она такая?

— Этого мы никогда не узнаем. Может, принцесса. Или стенографистка из какого-нибудь древнего города, или танцовщица. Пошевеливайся, Смит.

Путь до ракеты занял полчаса. Они передвигались медленно и мучительно.

— Какие же мы идиоты, а? Форменные идиоты.

Они с грохотом задраили люки.

Ракета взмыла вверх на гребне красно-синего пламени.

Песок внизу закружило, разметало, развеяло во все стороны. Впервые за десять тысяч лет нарушилась цепочка следов — разлетелась на мельчайшие песчинки. Когда улегся ветер, отпечатков словно и не было.

(перевод Е. Петровой)

Они влюбились до безумия. Об этом были их слова. Об этом были их мысли. Этим полнилась их жизнь. Если они не любовались друг другом, то обнимались. Если не обнимались — целовались. Если не целовались, то до изнеможения сбивали в постели гигантский омлет. А покончив с этим, снова любовались друг другом и что-то шептали.

Короче говоря, между ними вспыхнуло Чувство. С большой буквы. Подчеркнуть. Выделить курсивом. Три восклицательных знака. Фейерверк. Разогнать тучи. Выброс адреналина. Не угомониться до трех ночи. Сон до полудня.

Ее звали Бет. Его — Чарльз.

Фамилий вроде как и не было. Имена, между прочим, тоже звучали редко. День за днем они давали друг другу новые прозвища, подчас такие, которые можно произнести только ночью и только шепотом, когда двоих соединяет особая нежность и бесстыдство наготы.

Что ни ночь — День независимости. Что ни утро — Новый год. Победный матч, ликование хлынувших на поле фанатов. Катание с гор на санках, когда морозная красота проносится мимо, а двое, крепко обнявшись, согревают друг друга своим теплом и кричат от восторга.

А потом...

Что-то случилось.

За завтраком — миновал уже целый год их безумства — Бет вполголоса произнесла:

— Замри-умри.

— Подняв голову, он переспросил:

— Как ты сказала?

— Замри-умри,— повторила она.— Игра такая. Неужели не знаешь?

— Впервые слышу.

— Серьезно? А я давно увлекаюсь.

— В магазине купила?

— Нет, что ты! Сама придумала, ну почти сама — переделала не то из старинной легенды о привидениях, не то из детской страшилки. Хочешь, научу?

— Смотря что за игра.— Он уплетал яичницу с беконом.

— Может, вечерком поиграем, для разнообразия. Да-да.— Она кивнула и тоже вспомнила о еде.— Решено. Прямо сегодня. Вот увидишь, милый, тебе понравится.

— Мне нравится все, что мы делаем,— сказал он.

— Страшная игра, просто жуть,— предупредила она.

— Повтори, как называется?

— «Замри-умри».

— Не припоминаю, хоть убей.

Обоих разобрал смех. Но она смеялась чуточку громче.

Это был долгий, упоительный день; они разрывали цепочку ласковых имен только для того, чтобы подкрепиться, вечером приготовили вкуснейший ужин с тонким вином и немного почитали, а когда до полуночи оставалось совсем немного, он вдруг заглянул ей в глаза и спросил:

— Мы ничего не забыли?

— Ты о чем?

— «Замри-умри».

— Как можно! — рассмеялась она.— Я просто ждала, когда пробьет полночь.

Часы тут же повиновались. Сосчитав до двенадцати, она умиротворенно вздохнула:

— Пора гасить свет. Оставим только маленький ночник. Вот так.— Обежав спальню, она потушила все лампы, а потом взбила ему подушку и заставила лечь точно посредине кровати.— Вот так и лежи. Не двигайся, договорились? Просто... жди. И смотри, что будет. Готов?

— Готов,— добродушно усмехнулся он. В такие минуты она виделась ему десятилетней девчонкой, которая привезла на скаутский пикник отравленное печенье. Но он почему-то не чурался этого ядовитого лакомства.— Давай.