Шура впала в истерику. Рыдая, она требовала, чтобы я пошёл в милицию и к прокурору, подал заявление в ГПУ и пр. Я стал её успокаивать: «Ведь он мне не угрожал. Пойми, он югославский коммунист, живёт и работает в нашей стране под фальшивым именем и даже получил советский паспорт на это имя. Правительство и ГПУ это отлично знают, ибо именно они выдали ему фальшивый советский паспорт. Ведь это не какой-нибудь шпион, засланный в нашу страну, а «свой» для Советского Союза человек. Кому же жаловаться и на что?»

Через несколько дней незнакомец снова позвонил ко мне, и мы условились о новой встрече. Он вернул взятые у меня книги и рассыпался в уверениях, что после первого разговора со мной и после прочтения этих книг он убедился в том, что события сараевского убийства изложены в моей книге совершенно правильно, о чём он сообщит своим сербским друзьям в Москве. Он выражал радость по поводу знакомства со мной и благодарил за книги, которые я дал ему. Я проводил его, как и первый раз, в переднюю, но теперь револьвера из пиджака в пальто он не перекладывал. Больше мне с ним не приходилось встречаться.

Кто же был этот таинственный незнакомец? Мы пришли к выводу, что он, несомненно, был участником заговора об убийстве Франца-Фердинанда, возможно, членом омладинского кружка «Млада Босна», которым руководил Гачинович и членами которого были Гаврило Принцип, Трифк» Грабеч и другие исполнители сараевского убийства. Как историк я могу удостоверить, что незнакомец знал, и притом очень хорошо, в мельчайших подробностях и оттенках, о которых я не упоминал в своей книге, подготовку убийства и его исполнителей. По-видимому, он боялся каких-то разоблачений. Он мог думать, что я имею какие-то компрометирующие организаторов сараевского убийства, в том числе и его самого, материалы, и поэтому при первом разговоре со мной ухватился за книги, где могли быть, как ему казалось, напечатаны компрометирующие материалы. Но разговор со мной и просмотр документов показали ему, что никаких разоблачений, касающихся его лично, он может не бояться. Этим и объясняется его любезность при второй встрече, когда браунинг уже не демонстрировался».

С убийцами и теми, кто стоял за их спиной, мы более-менее разобрались. Теперь надо разобраться, кого поразили пули Гаврило Принципа.

Действующие лица в Вене:

– > Император Франц-Иосиф I

– > Эрцгерцог Франц-Фердинанд и его жена герцогиня Гогенберг

– > Австрийский премьер-министр граф Карл Штюргк

– > Венгерский премьер-министр граф Стефан Тисса

– > Министры иностранных дел: Алоиз Эренталь (1906—1912) и граф Леопольд Берхтольд (1912 —1915)

– > Министр финансов и по делам Боснии и Герцеговины

Леон Билинский

– > Начальник генерального штаба генерал Конрад фон Гётцендорф

– > Германский посол Генрих фон Чиршки

– > Российский посол Николай Шебеко

– > Сербский посланник Иован Иованович

Переставшая быть «защитницей Христовой веры» от ислама и превратившаяся в угнетателя славян, католическая Австро-Венгерская монархия выглядела величественной только со стороны. Внутри её давно раздирали противоречия — прежде всего межнациональные. В начале 1859 г. знаменитый революционер Александр Герцен утверждал, что Австрия — «не народ, Австрия — полицейская мера, сводная администрация, величайший исторический призрак, который когда-либо существовал. Только когда её отменят, тогда только люди настоящим образом удивятся, как могла существовать такая нелепость, сшитая из лоскутков конгрессами и упроченная глубокими дипломатическими соображениями».

Однако и через 55 лет, на которые пришлось почти всё царствование Франца-Иосифа I, «лоскутная монархия» продолжала существовать. В 1867 г. она стала двуединой и получила название Австро-Венгрия после того, как император из старинной династии Габсбургов возложил на себя венгерскую корону. Австрийские немцы и венгры стали равноправными господами империи, в которой появились два премьера и два парламента, но сохранилась единая армия и флот, общие военное, финансовое и внешнеполитическое ведомства. Славянское население осталось «гражданами второго сорта», поэтому недовольство сложившимся положением росло из года в год. Если чехи и словаки предпочитали легальные формы политической борьбы внутри империи, южно-славянские народы стремились к созданию своего государства, наиболее подходящей основой для которого виделась Сербия. Боевым кличем в этой среде звучало слово «Пьемонт» — название северо-западного региона Италии со столицей в Турине, который стал ядром её национального объединения в 1859—1860 гг.

У правящей верхушки двуединой монархии имелось два варианта решения проблемы — жёсткий и мягкий, подавление или, напротив, расширение прав славянских народов. За первый путь выступала венгерская аристократия, влияние которой на политику империи было весомым, хотя и не определяющим. За второй — не кто иной, как Франц-Фердинанд, оказавшийся главным защитником славян в доме Габсбургов. Находившийся на престоле с 1848 г. император Франц-Иосиф, которому в 1914 г. исполнилось 84 года, не хотел никаких перемен.

Та же дилемма была и в отношениях с Белградом. Как заметил британский историк Джордж Гуч, «перед государственными деятелями Австро-Венгрии были два пути — раздавить Сербию или подружиться с ней. Эренталь и Берхтольд не сделали ни того, ни другого».

Назначение в 1906 г. генерала Конрада фон Гётцендорфа начальником генерального штаба и Алоиза Эренталя министром иностранных дел Австро-Венгрии показало, что империя переходит к активной (многие говорили — агрессивной) политике. По словам Фея, они «очутились в роли докторов, которым предстояло испробовать радикальные средства для того, чтобы спасти пациента от смерти. К несчастью больного, доктора коренным образом расходились в диагнозе и методах лечения, как это часто бывает с врачами, и недолюбливали друг друга». Гётцендорф был откровенным милитаристом, считая военную силу лучшим, если не вообще единственным, средством решения всех международных проблем, о чём открыто говорил, не думая о возможных последствиях. Эренталь тоже полагался на силу, но отдавал предпочтение дипломатии. Это особенно чётко проявилось в случае с аннексией Боснии и Герцеговины.